Выбрать главу

— Нате! Номер палаты отыщете в списках отделения нейрохирургии, — она чуть посунулась вперед и визгливо крикнула, — Следующий!

Тимша взял пропуск и повернулся к Потапову.

— Чего не уехал-то?

— А кто его знает, — пожал плечами капитан. — Почуял, что без меня не обойдешься. Нюх у меня… на неприятности.

Капитан по-медвежьи грузно повернулся, чтобы обвести суровым взглядом притихшее фойе. Народ усердно прятал глаза: стать «неприятностью» для этого громилы не хотелось никому.

— Ладно, побегу я… — напомнил о себе Тимша.

— Звони, если что, — повторил на прощанье капитан.

Лестница — коридор — переход — лифт — снова коридор… Спроси кто-нибудь Тимшу, откуда он знает дорогу — не ответил бы. Ноги сами несли. Капитан Потапов, стервозная медсестра, жадная до сплетен толпа в фойе… даже боль вывихнутых рук и треснувших ребер — все ушло на задворки сознания. В голове единственная мысль — «Как там мама?»

Вопль дежурной медсестры: «Вы куда? Посещения запрещены!» остался за дверью трехместной палаты. Тимша растерянно остановился у входа — которая из трех? Кругом сплошные бинты, лица не узнать…

Над дальней кроватью приподнялась закованная в гипс рука. Донесся слабый, но до слез родной голос:

— Здесь я, сына, здесь…

Пять шагов через палату, уместились в один удар сердца. Тимша замер, боясь присесть — не побеспокоит ли?

— Я тебе что говорила? К тетке езжай! — призрак былой строгости еле слышен в материнском шепоте. — Почему до сих пор здесь болтаешься?

Даже сейчас, на больничной койке, не о себе — о нем… Тимша почувствовал, как на глаза наворачиваются слезы.

— Чего я в Умбе не видел? — с деланой небрежностью возразил он. — Сколь веков без меня стояла, еще постоит, не развалится. Зато у меня новый друг появился — капитан милицейский. Здоровущий, как танк — в двери только боком проходит. Даже сюда меня на машине привез!

— Трепло! — тихо усмехнулась мать. — Какой еще капитан?

Тимша неуверенно оглянулся — из-под одеял высунулись любопытные носы сопалатниц. Дамы аж на локотках привстали, чтобы не упустить ни единого слова из сказанного.

— Э-э… Они к нам приезжали… Ну милиция… — Тимша с трудом подыскивал искал слова и фразы, что не заставят мать волноваться. — Хорошие мужики, душевные… капитан у них за главного.

Тимша вытер вспотевший лоб — вранье ему никогда не удавалось. Даже в шестнадцатом веке.

— Расскажи еще что-нибудь… — прошелестел голос матери.

Тимша осмелился присесть на край кровати. Пальцы осторожно коснулись гипса.

«Рассказать? Что? Не про бандюков же… Что-нибудь, к делу не относящееся… Точно. Начисто не относящееся!»

— Я недавно одну книгу прочитал… историческую, — Тимша мысленно улыбнулся. — Про наши места… Хочешь расскажу?

Мать чуть заметно кивнула, Тимша зажмурился, глубоко вдохнул… накативший прибой воспоминаний унес прочь от зыбкого берега реальности.

Он говорил и говорил — о встающем над морем солнце, о уходящих на Грумант зверобоях, о тающих в синей дымке парусах, о косяках сельди, таких плотных, что ткни весло, и поплывет стоя! О тундре, о лопарях, что даже летом разъезжают в маленьких, похожих на лодочки санках-кережах… вспомнил даже лопарскую сакку[25] о старике Телышеве, что попов, его крестить пришедших, до полусмерти напугал!

Долгий монолог позволил справиться с одолевавшей неловкостью. Тимша впервые взглянул в опухшее, покрытое синяками лицо матери… черты лица словно плыли, и Тимша уже не знал, кого он видит перед собой — Светлану Борисовну или Агафью Шабанову… да и не хотел знать. Перед ним, кутаясь в тонкое больничное одеяльце, лежала мама! Его, мама!

По коридору, дребезжа металлом и пронзительно скрипя забывшими о смазке колесами, прокатилась тележка. Звук оборвался у двери палаты, на пороге возникла дородная пожилая санитарка с улыбчивыми ямочками на пухлых щеках.

— Ужин прибыл, девочки, ложитесь поудобнее! — привычно зажурчала она… и увидела растерянно замолкшего Тимшу.

Улыбка сменилась сердитым прищуром.

— Та-ак. Это что за кавалер в неприемное время? И без бахил! Ну-ка брысь отсюда, пока я охрану не вызвала!

Тимша неловко вскочил, локоть задел лежащий на тумбочке пакет с гостинцами. Краснобокие импортные яблоки раскатились по всей палате.

— Я сейчас, соберу… — пролепетал он смутившись. Санитарка, уперев руки в боки, наблюдала за процедурой. Носок войлочного шлепанца мерно постукивал по линолеуму, отсчитывая отпущенные Тимше секунды.

— Твоему сыну, Борисовна, в писатели идти надо, — заметила с ближней от входа кровати худощавая дама лет тридцати. Жутковатый незаживший шрам ярко выделялся на бледном выбритом затылке.

— Заслушаться можно! — дама совсем по-девчоночьи хихикнула. — Небось, девки за тобой табуном бегают, а говорун?

Тимша смутился, уши словно кипятком ошпарило.

— Не до них мне, — буркнул он, заползая под кровать за укатившимся к стене яблоком. — Сначала на ноги встать надо.

— Не под моей кроватью! — насмешливо попросила дама. — Второй аварии я не переживу.

Наконец яблоки вернулись в пакет. Тимша наклонился, коснулся губами материнской щеки.

— Я завтра приду, — прошептал он, выпрямляясь.

— Береги себя, сынок!

Светлана Борисовна всхлипнула, шмыгнула носом. Бдительная санитарка коршуном налетела на Тимшу, в ухо парня впились не по-женски крепкие пальцы.

— Ты что это, засранец, больных расстраивать вздумал? Я т-тебе порасстраиваю! Брысь! И чтоб завтра был в бахилах!

Тимша опомниться не успел, как оказался за порогом.

Смеркалось. Ветер натащил облаков и теперь трамбовал их в плотную сизую тучу, грозя холодным осенним ливнем. Редкие прохожие торопились кто вниз — к центру, кто наверх — к ближайшей автобусной остановке. Тимша зябко поежился.

Домой? В кармане с готовностью звякнули ключи. Что дома? Перевернутая мебель, на обоях, на полу засохшая кровь… Не его — матери! Долго копившаяся ярость нашла трещину в тщательно возведенной стене внешнего спокойствия. Тимша глухо зарычал. Шедшая навстречу парочка торопливо свернула в проулок.

«Домой? Отсыпаться? А беспалый Гарик будет хвастаться перед «братанами», как ловко отомстил оборзевшему сопляку?»

Тимша сорвался на бег. Слепой, безумный бег. Кто-то успевал шарахнуться в сторону, кто-то матерился вслед едва не сбившему с ног юнцу, визжали и дымили покрышки отчаянно тормозящих автомобилей… все это скользило мимо сознания. Пусть вопят, лишь бы не мешали.

Знакомый подъезд метнулся навстречу, стоявшая на крыльце бабка Ашхен вздрогнула, сухая старческая лапка покрепче вцепилась в перила…

Мгновенно подошедшей лифт услужливо распахнул створки, выпустив наружу парочку беззаботно чирикающих девиц.

Мимолетный интерес, вспыхнувшей было в глазах одной из подруг, тут же сменился безразличием — что толку с молодых и рьяных, если у них не то что на ресторан — на киношку денег не бывает?

Лифт полз, ревматически поскрипывая, древний, с деревянными створками и откидной планочкой над ними. Лифт знал о тщете суеты и не спешил. Шабанов не раз пожалел, что не побежал по лестнице… Наконец современник динозавров, с величием британского дворецкого, прозвонил невидимым колокольчиком и остановился. Тимша ринулся к опечатанной полоской бумаги квартире…

Распахнутая настежь дверь с грохотом ударилась о стену. Тимша упал на четвереньки, рука нырнула под трюмо… Да где же он? Грубая мешковина ткнулась в пальцы, когда Тимша уже собрался отодвигать тяжелую набитую старой обувью тумбу.

Нашел. Тимша прижал к груди принесенный из гаража топор. На губах змеилась недобрая усмешка.

«Улица Нахимова», — неразборчиво прохрипел динамик. Автобус беременной треской вильнул к остановке, из разверзшегося брюха икрой высыпались пассажиры, заспешили к теплым уютным гаваням… все, кроме одного.

Дешевенькие китайские кроссовки, старые джинсы, темная куртка, непокрытая русая голова, в руках — длинный, завернутый в мешковину предмет… юнец, каких двенадцать на дюжину. Разве что никуда не спешит… хотя, нет — зашагал к стоящим за пустырем деревянным двухэтажкам, наследству чуть не военной поры. Видимо решал, не купить ли пива в ближайшем киоске, да передумал. Невзрачного вида юнец не привлек ничьего внимания…

вернуться

25

Сакка — сага, бывальщина (саамск.)