— Поутру хорошо, — лопарь покивал и шумно обсосал заляпанные оленьим жиром пальцы. — Сем ден назад Пекка тинг[31] собирал. Кровный месть — Verikosto, — называл. Деды говорили, для правильный verikosto жертва надо. Люди у Пекка мало. Кого резать? Матул резать, русса резать. Матул умный — уходил…
«Ага… знаю, кого в жертву прочили. Если б не Вылле… Сам же признался, козел драный, что уговаривал девку без меня свалить!» — Сергей признательно глянул на лопарку. — «С такой женой не пропадешь!..»
Вылле аккуратно — чтобы не испачкать малицу, — ела мясо. Все в ней говорило, что до мужского разговора девушке нет никакого дела. И, скорее всего, до самого Шабанова тоже. Сергей почувствовал, как к щекам подкатила жаркая волна.
«Тпру-у! Стой! Какая жена?! Тоже мне… жених выискался… Да она еще и не пойдет!»
— И кому Пекка мстить собрался? — спросил Шабанов, отгоняя скоромные мысли.
Лопарь замялся. Сергей ждал, не сводя глаз. Матул насупился, полез в рову.
— Спать надо, — буркнул он. — Мало-мало ночь остался.
«Спать ему захотелось! Даже мясо не доел. Темнит лопарь, темнит.» Доверие, и того мизерное, испарилось без следа. Шабанов напрягся, словно перед боем.
— Успеем выспаться, Матул. Говори давай! Кому Весайнен verikosto объявил? Куда мы бежим?
Матул завозился, прищуренные глазенки воровато зыркнули на сваленное у выхода оружие. Сергей неприятно усмехнулся. Ладонь, словно невзначай, легла на рукоять puukko.
— Ты говори, говори! Я слушаю!
— На Паз-реке русски монах живет, знаешь? — нехотя выдавил Матул. — Мноко живет…
— Монах? — переспросил Шабанов, но тут же сообразил. Постой, ты что, про монастырь толкуешь?
— Так есть, да! — закивал Матул. — Монастыр. Хороший, богатый. Туда Пекка идет.
«Печенгский монастырь! Какой помор его не знает? — привычно толкнулась Тимшина память, — И что богатый тоже правда — верфи, земли, на торг со всего света купцы съезжаются! Франки, гишпанцы, кого там не бывало! Англы, так и вовсе как к себе домой шастают — давно хотят весь торг к рукам прибрать!»
— Пекке монастыри зорить не впервой. Вон, по весне Кандалакшский начисто спалил… — мрачно вымолвил Сергей. — Да verikosto здесь причем? Какая тут кровная месть?
Матул хмыкнул и снова выбрался из спального мешка. На puukko в серегиных руках старательно не обращал внимания.
— Совсем ты молодой русс! — заметил он снисходительно. — Ничего не знай. Главный поп Трифон не всегда поп был. Мноко зима прошел, а старики помнят, как он дружина по Каянь водил. Весайнена праудедка резал! Теперь чей люди Весала жег? Корелы жег, да… и Трифона люди тоже был. Мно-ого был!
«Люди оружные испокон при монастырях живут. А будь их побольше, не сгорела бы Кандалакша! — снова пронеслось в голове, — И что монастырские на Весалу ходили — как иначе? Гнездо змеиное выжечь не грех, а благо!»
— Весайнен на Паз ходи, мы в другой сторона, — меж тем продолжил Матул. — Чалмны-Варрэ пойдем. Буду песец бить, помор продавать — Умба совсем рядом. Хорошо, да?
— Плохо! — неожиданно вмешалась в разговор доселе молчавшая Вылле. Девушка волновалась, отчего резко усилился лопарский акцент. — Трифон на твой голова вода лил, имя давал! Отец он тебе! Надо монастырь ходи, предупреждай!
— Э-э-э… — Матул смешался и почухал в затылке. — Зачем предупреждай? Монастыр стена крепкий, Пекка зубы ломай. Тебя слушай, Кола ходи надо. Из монастыр Пекка туда пойдет!
«Час от часу не легче! Кольский острог и впрямь на ахти как крепок. И стрельцов там хорошо коли десятка четыре, а то и того мене…» — Шабанов уже не вникал, чья память будоражит разум — какая в сущности разница?
— Про Чалмны-Варрэ забудь. В монастырь пойдешь, стены стенами, а монахов предупредить надо, — решительно заявил Шабанов. — А я в Колу, за подмогой.
Лопарь возражать не спешил. Лоб Матула задумчиво наморшился, пальцы машинально теребили попавший под руку ремешок.
— Можно и в монастыр, однако… соль покупай, железо…
Пекка медленно ходи — лопарь быстро. Монах «Спаси Бог» скажет, товар дешево отдаст… или нет? Скажет: зима, нет купец — нет товар… зачем тогда ехал?
Вылле растерянно переводила взгляд с деда на Сергея и обратно. Она и в страшном сне не могла предвидеть, что придется расстаться с одним из близких ей людей. Да-да! И с руссом тоже! Еще не муж? Будет муж! Поп Трифон покамлает и будет! Надо только попа о набеге предупредить!
— Я, однако, в монастырь еду! — заявила лопарка, сверкнув глазищами. — Утром кережу беру и еду! Вы как хотите.
Матул отчаянно взвыл и вцепился в бороду. Вырванный клок унесло в дымовое отверстие.
— Беда от тепя, русс! Зачем шведа резал? Зачем к Вылле бегал? Медведь тогда сам уходил! Мноко беда от тепя!
Шабанов молчал. Отсутствующий взгляд уперся куда-то выше матуловой головы, нож забыто оттягивал повисшую кисть, в груди стянулся болезненный узел.
«Отженихался. Не успел девке и слова сказать… Дурак, он в любом веке дурак. В монастырь с ними ехать — на шее камнем висеть. Может и правда послушать лопаря, мотануть в Умбу? В Печенге не одни старцы собрались, а уж в Коле и подавно. Отобьются, чай…»
Сергей открыл было рот, но рука Матула уже легла на плечо девушки, хрипловатый голос увещевающе произнес:
— Зачем на Паз? У руссов много поп. В Умба тоже есть.
Вылле задумалась, вопросительно глянула на Сергея.
«В Умбу!» Стиснувший сердце кулак разжался. «Агафья-то рада будет! И соседи!» Он помнил всех. Имена, прозвища, привычки, любимые присловья… помнил даже корноухого пса Грыза, любимца Серафима Заборщикова!
«Да… Заборщиков… Спаслись мужики или так и остались в холодной финской реке? Кто знает? Проклятый Весайнен!»
Перед глазами вновь непрошено замаячила ненавистная бородатая харя. Желтые лошадиные зубы щерятся в довольной ухмылке: мол, беги, щенок, беги! Дойдет и до тебя очередь!
Мысли о возвращении разлетелись осколками битого льда. «В Колу? Здоровья-то кот начихал. Да еще и пешком. В полярную ночь. Через весь Кольский полуостров… Это даже не экстрим — самоубийство!» Шабанов содрогнулся. «Нет, не дойти… И Вылле… Поедет в монастырь, осаду пережидать? Пекка монастыри жечь умеет — в Кандалакше доказал. Нельзя ей в монастырь. Значит, все-таки в Умбу?»
Сергей мельком глянул на девушку. Лопарка ждала его решения. Сергей представил, как санный поезд въезжает в погост, как навстречу выбегает радостная Агафья… как поморы… узнав о набеге… неловко прячут глаза.
«Да, слова худого никто не скажет — нет здоровья, что требовать? Сказать не скажут… что подумают? У Порьей губы набег проспал, а теперь, в лихую годину, и вовсе под мамкину юбку прятаться прибег… хороший помор вырос… Правду подумают. Такую, что лучше уж в тундре сгинуть… А Вылле? Вылле в монастыре отсидится. Народ в Печенге крепкий — найдется, кому да чем Весайнена приветить.»
— Решили. — Сказал, как отрезал, Шабанов. — Вам в Печенгу, мне — в Колу. Доберусь, потом за вами на шняке пойду. Ждите.
Матул горестно вздохнул. Вылле, по-своему поняв серегины переживания, заулыбалась.
— Не надо бояться! Наш олешка быстрый! Все хорошо будет!
Сергей побурел. «Ну и скотина же ты, Шабанов! О своих бедах подумал, а каково девушке придется забыл?»
— Я молодой был, быстрее волка на калгах бегал! — похвастал Матул. — Дефка не хуже умеет.
Переспрашивать Шабанов не стал — калгами и поморы лыжи называли, от лопарей набравшись.
— Мне тоже калги дашь, — буркнул он.
— Калги дам! Кережа дам! — зачастил Матул.
Известие о том, что приносящий беду гость собрался уходить, сделало прижимистого лопаря неслыханно щедрым.
— Олень дам! — Матул покосился на внучку и поправился, — два олень! И еда!
Судя по нескрываемой радости, лопарь готов снарядить в дорогу прямо сейчас — лишь бы побыстрей забыть о существовании русса!
«А ведь запросто Весайнена обгонят. Отряд в бронях пойдет, не разбегаешься. Поцелуют дверной пробой, да и попрутся домой! Матул с Вылле в монастыре поживут, пока я за ними не приеду… а там и в Умбу…»