— Домо-ой? — тьма запрокинула голову и беззвучно расхохоталась. Мир подернулся волнами ряби. — Где твой дом, смертный? Которое тело твое?
«Что за дурацкий вопрос?! А еще богом называется!»
— Не здесь и не это! — упрямо набычился Шабанов.
— Глупец! — голос Каврая звякнул металлом. — Разве дом это четыре стены? Разве тело всего лишь вместилище сожранной пищи? Хочешь найти себя? Ищи путь! И не тревожь меня больше!
Нависшая над Сергеем тень обернулась воющим смерчем и втянулась в кварцевый шар. Исходящее от него сияние мгновенно померкло, паутина трещин затянула поверхность, а еще через миг шар просыпался меж пальцев горсточкой праха…
— Новый делать придется, однако… — недовольно прогнусавил подошедший к Сергею нойд. — Что Каврай сказал, э?
— Сказал, что бы я сам… — растерянно ответил Сергей. — И домой не отправил… Как же теперь?
Нойд присел на корточки, шершавые пальцы уперлись в серегин подбородок, заставили поднять лицо.
— Зачем на тобурки смотреть? На мир смотри. Думаешь, Каврай шутки шутил? Вон она, твоя дорога! — нойд ткнул рукой куда-то вбок. — А куда она приведет, сам решить должен…
Шабанов поднялся. Ныли затекшие от долгого сидения колени, голова кружилась, в глазах плавали разноцветные пятна. Дорога? Сергей пошарил взглядом — за спиной начиналась почему-то незамеченная ранее тропинка. Над тропой, несмотря на прохладный ночной воздух, дрожало марево. Видневшиеся сквозь него каменные «праудедки» лукаво подмигивали.
Решить, куда приведет? Да чего здесь решать?! Валить отсюда пора! Лишь бы колдовство сработало!
— Ну, спасибо тебе, Сыйт! — заторопился Сергей. — Век помнить буду!
Сыйт насмешливо прищурился, сразу став похожим на своих «праудедков».
— Потом спасибо скажешь, однако, когда дом найдешь… настоящий дом! — зачем-то повторил он.
Сергей хотел поклониться, но передумал.
— Ты Агафью-то не обижай! — крикнул он уже с тропы.
Что ответил ведун — да и ответил ли? — Шабанов не слышал — тело облепило знакомой невидимой пленкой… Сергей напрягся, чувствуя, как преграда уступает напору. Еще шаг…
С грохотом отлетел в угол попавший под ноги стул. Сергей не удержал равновесия и повалился на пол, больно ударившись коленями о крашеный масляной краской паркет.
Подняться сразу не смог — комната внезапно дрогнула, поплыла, готовая вновь раствориться в небытии. Сергей выругался и встряхнулся, как пришедший с дождя пес — сквозь выцветший бледно-лиловый рисунок обоев медвяно проступали гладкотесаные бревенчатые стены… и широкая лавка у ближайшей, и резной ручной работы комод, и кровать, стыдливо выглядывавшая из-за широкой русской печи. Плетеного лоскутья половики то и дело проявлялись на тускло-коричневом паркете, чтобы вскоре снова исчезнуть…
Но даже не призрак русской избы вызвал сорвавшуюся с губ ругань — проклятое видение вовсе не казалось чем-то менее родным и привычным, нежели знакомая с детства квартира в обшарпанной «сталинке».
За призрачной печью послышалась тихая возня, донесся вздох… в ставшую легким колеблющимся облачком горницу, зябко кутаясь в отцов подарок — привезенную купцами из неметчины шаль, вошла Агафья… Сердце Тимши зашлось щемящей болью — остарела мать, как отец с промысла не вернулся… ох, как остарела… Тимша всхлипнул и отчаянно рванулся навстречу — оборонить, утешить!..
Винтовочным затвором клацнул английский замок, наваждение схлынуло. Входная дверь скрипнула, впуская в квартиру вернувшуюся со смены мать — запыленные растоптанные туфли, видавшее виды темно-бордовое платье, в натруженных руках раздувшиеся от покупок огромные полиэтиленовые пакеты… Светлана Борисовна посмотрела на стоящего посреди комнаты Серегу. Верхняя губа брезгливо дернулась.
— Очухался? — раздражение и усталость превратили материнский голос в квинтэссенцию неприязни. — Небось, с Венькой на пару водку жрали? Алкоголик малолетний! Вчера так добудиться и не смогла! Сутки в лежку, да еще бормочет не пойми чего… Хотела уж в психушку звонить!
Желание броситься навстречу ушло вместе с умолкшим Тимшей. Сергей ожесточенно потер ладонями запылавшее от обиды лицо. Мать сбросила туфли и, небрежно оттерев Серегу плечом, прошествовала на кухню.
— Ага, — голос Сергея дрогнул, полнясь обидой. — Третий день веселюсь. До тошноты! Рассказать как?
Сергей замер, ожидая если не интереса, пусть вялого, то хотя бы раздраженного возгласа… Сглотнув покупки хлопнула дверца холодильника, яростно загремели кастрюли, сердито зашипел газ… И ВСЕ?! Ни сказанного, пусть без всякого интереса: «ну, давай рассказывай», ни, даже раздраженного: «знаю я все твои байки»?!
Сергей подождал еще немного. Обида распирала грудь, требуя выхода. Значит так, да?
Во внутреннем кармане куртки искушающе шевельнулась сберкнижка с остатками накопленной за учебный год стипендии.
Поговорили по душам, называется… Ну и ладно. Медленно, давая матери время остановить, Сергей прошел в прихожую, влез в кроссовки… Мать звенела кастрюлями, принципиально не замечая ничего за пределами кухни.
Серегина рука нерешительно легла на замок — единый окрик, пусть незаслуженно злой, и она отдернется — появится возможность огрызнуться, поспорить… поговорить!
Окрика не последовало.
И прекрасно! Сколько можно за мамкину юбку прятаться?! Нерешительность смыло накатившей злостью. Оглушительно — как за давешней Натальей — хлопнула дверь. Кулак привычно ткнулся в кнопку лифта… ждать ползущую с улиткиной скоростью кабину оказалось невмоготу. Сергей плюнул и, рассыпав по подъезду дробный перестук адидасовских подметок, скатился по лестнице.
Винный магазин отыскался в трех десятках шагов от сберкассы. Впрочем, окажись он хоть чуточку дальше, Шабанов изрядно бы удивился — это музеев три на весь город, а выпивку на каждом углу найти можно. И отовариться без проверки на совершеннолетие тоже.
Не прошло и двух минут, а в глубоких карманах уже обещающе побулькивала пара бутылок «беленькой»… Теперь добрести до какого-нито укромного уголка… Сергей чертыхнулся — исполнить задуманное мешали возведенные в ранг традиции предрассудки.
Ну кто, скажите на милость, будучи в здравом уме станет утверждать, что в одиночестве легче спиться?! Нажираются как раз в компании. Под скудную закуску и уверения в бесконечном уважении. Стараясь доказать свою круть, перепив собутыльника — если в кармане лежит свежеполученная зарплата, или хвастаясь точностью розлива — если на продолжение банкета рассчитывать не приходится. Явный идиотизм. Всем известный. И все равно, ежели в одиночку, значит алкоголик…
Шабанов сплюнул.
Несмотря на очевидное нежелание делиться купленным на «кровные» с дальним своим, Сергей уныло осмотрелся в поисках родственной души.
Готовых составить компанию обнаружилось в избытке. От вонючих бомжей до расхристанных, с отретушированными дружеским кулаком подглазниками, девиц всех возрастов — начиная с тринадцатилеток и заканчивая пенсионерками. Сергей придирчиво оценивал варианты — один другого мерзостней… оценивал, пока не встретил взглядом смутно знакомую личность.
Драные кроссовки, зачуханная многолетней ноской одежка, изрытое фурункулезом, опухшее от долгого запоя лицо, заискивающе-молящий взгляд… именно взгляд заставил Серегу узнавающе прищуриться.
— Жорка? — неуверенно переспросил Шабанов.
В глазах пропойцы горячечно полыхнула надежда. Он расправил плечи, гоголем протолкался к Шабанову.
— Здорово, Серега! — с преувеличенной радостью воскликнул названный Жоркой. Грязная ладонь с готовностью протянулась к Шабанову. — Сколько лет, сколько зим!
— Много… — согласился Шабанов, вспоминая, программа какого класса показалась собеседнику чересчур сложной. Настолько, чтобы бросить школу и стать «вольной птицей». Седьмого? Нет, даже шестого.
— Как живешь, Жорка?
— А че? — искренне удивился тот. — Нормально живу. Тока бы поправиться… — Жорка шелкнул грязным пальцем по заросшему сизой щетиной кадыку, с надеждой покосился на оттопыренные серегины карманы, — ага! Значит, эта, поправиться, и совсем было бы здорово!