К сожалению мистический ужас не мешал каянцам держать арбалеты наготове и стрелять при малейшем шорохе.
Стреляли метко — в десятке шагов от Сергея грузно рухнул сбитый с ветки глухарь. Проверить результаты стрельбы никто не попытался.
— Ничо, — бормотал неунывающий Букин. — Пущай пуляют нам меньше достанется. Жаль, стрелы деревянные тратят, берегут, засранцы, болты-то.
— Нам без разницы, — буркнул Шабанов. — Печок — не доспех, его и деревянная пробьет…
— Не-а, — жизнерадостно возразил Букин. — Когда нас заметят, мы уж как мороженая треска будем. Хрен пробьешь. Никакого доспеха не понадобится!
— О-хо-хо… — вздохнул Шабанов.
Лагерь таки проснулся. Проснулся, когда состояние хорошо промороженой трески уже не казалось лопарской гиперболой.
Послышались лающие команды выживших под Колой десятников, ярко вспыхнул подброшенный в угасавшие костры хворост, над огнем зашкворчали жиром насаженные на острия мечей куски оленины, ветер донес запах жареного мяса… Шабанов проглотил наполнившую рот слюну.
«Не ко времени жрать захотелось. Ох, не ко времени!» Он тихонько сунул руку в лежащую рядом кису, пальцы нащупали жесткий, как старая подметка, кусок вяленой трески, сунули в рот. Глаза не отрывались от оживающего лагеря.
Набившие брюхо ватажники с гоготом бросали обглоданные кости по-прежнему теснившимся в центре площадки монахам. У ног пленников лежали три полузанесенных снегом тела. Ветер трепал подолы черных ряс.
«Царствие Небесное вам, братие! — мысленно произнес Шабанов. — Бог не оставит невинноубиенных слуг своих…» Откуда взялись эти слова в насквозь пропитанной атеизмом голове, Сергей не задумался — просто чувствовал, это стоило сказать.
Куваксы собирали в последнюю очередь, но споро и слаженно — чувствовалась многолетняя привычка. Сергей напрягся — именно этого момента он ждал всю ночь.
Наконец откинулся полог центральной куваксы, в свете костров появился до яростной дрожи знакомый силуэт Весайнена. Сергей едва не сорвался с места — руки вожака стискивали худенькое, сжавшееся в комочек тело. Пекка шагнул к ближайшим саням, небрежно швырнул ношу на едва прикрытый соломой каркас. Послышался тонкий жалобный вскрик.
«Вылле! Что он с ней сделал, паскуда?»
— Тихо, Шабанов, тихо… — прошептал лежащий рядом Букин. — Знал ведь, что увидим. Терпи, не пришло еще время…
— Я терплю, — прошипел в ответ Сергей. — Да терпелка кончается!
Не прошло и получаса, как остатки банды снялись с места. Полярная темень тотчас поглотила каянцев, но Букин выждал, пока не стихнут последние звуки, и лишь потом поднялся.
— Вставай, Тимша. Ушли оне. Теперя наш черед бегать!
Шабанов стиснул зубы, чтобы не взвыть от терзавшей промерзшее тело боли. В суставах скрежетали ледяные кристаллы, тысячи острых игл пронзали мышцы. Букин, успевший приволочь оставленные за деревьями лыжи, нетерпеливо переминался. Челюсть лопаря мерно ходила, перемалывая все ту же вяленую треску. На заедку лопарь бросил в рот пригоршню выкопанной из-под снега брусники.
Сергей рискнул отлепиться от надежной уютной сосны, вбил валенки в ременные петли калг.
— Поешь? — спросил Букин, достав из-за пазухи согретый теплом тела кусок лепешки. — От самой Колы берег, знал что пригодится…
Сергей отрицательно помотал головой.
— Вылле отдашь, — прохрипел он. — Ей нужнее будет…
Они задержались у тел замерзших монахов. Ненадолго Сергей поклонился и неумело осенил себя крестом.
Холод сдался на шестом часу бега. На смену ему в тело вошла запредельная усталость. Хриплое дыхание разрывало легкие, перед глазами, загораживая и без того скрытый во тьме лес, плыли разноцветные пятна. Приклад самострела неустанно колотил в поясницу, норовя, если уж поблизости нет врага, самолично убить хозяина. Сергей не выдержал, перевесил на грудь — так хоть локтем прижать можно.
Верста за верстой… Мысль о идущем удобными распадками Весайнене, вызывала изжогу. Каянцу не приходится, продираться сквозь густые осинники, не приходится штурмовать крутые подъемы и тем более, рискуя переломать кости, скатываться с вершин… Много чего не приходится.
— Пекка дурак, — успевал поделиться соображениями отвратительно бодрый лопарь. — Засаду оставил — догоняльщиков стрелять. Пускай — зачем нам лишние каянцы, а?
И откуда в худосочном лопаре столько сил? Двужильный он что ли? Сергей не отвечал — берег дыхание, но Букину хватало и молчаливой поддержки.
— Я здесь каждый камень знаю — ране наша земля-то была, праудедки мои здесь олешек водили. Я малой был, с дедом ходил, однако все помню. Есть впереди одно старое кинтище негде боле Пекке становиться-то. Там и ждать будем.
— Твоими бы устами, да медок наворачивать, — не выдержав буркнул Сергей.
Федор то ли не расслышал, то ли не понял, но продолжал толковать о своем:
— Ты не думай, в снегу мерзнуть не придется: как договорено, на сосне сидеть будешь. Главно дело — лезть осторожно, чтоб снег не осыпать. Больше как под той сосной негде куваксы ставить — везде покато. Так ты сиди и жди, пока я Пекку за собой не уведу.
«Уведет он… или совсем не понимает, что взбешенные ватажники душу дьяволу продадут, лишь бы его убить. Забубенная головушка, наш Букин! И откуда такие берутся?»
Впереди под тонкой коркой льда показался крутой бок валуна. Сергей бросил тело вправо, протиснувшись меж камнем и сосновым стволом. По левую сторону валуна мелькнул обрыв с голодными зубами скальных обломков у подножия.
«Если когда-нибудь в Мурманск вернусь — всех экстремалов умою. Им, ковырялкам городским, такие трассы в страшном сне не снились… а не вернусь, все равно хвастаться буду Вылле ахать станет и ладошки к щекам прижимать…»
Безумная гонка закончилась вблизи тихой, укрытой от лютых ветров поляны. Редкие снежные вихрики перелетали каменистый склон, старательно заметали следы. Чуть ниже, за высокой россыпью камней, отколотых временем от материнской скалы, пряталась неширокая речушка.
«Сюда бы летом, — машинально подумал Сергей. — Форельку подергать, хариуса…»
Окрик Букина вернул к реальности:
— Не лезь на кинтище. Следы оставишь — конец нам!
Сергей замер и выругался — еще чуть, и вылетел бы прямо к центру поляны, где косо торчал вкопанный корнями вверх тесаный еловый ствол.
— Кинемур это, котлово дерево, — пояснил Букин. — Праудедки котел вешали, огонь под ним разводили, мясо варили. Ба-альшой котел был — всем мяса хватало, оставалось даже!
Федор улыбнулся детским воспоминаниям, облизнулся… но тут же посерьезнел. Глаза яростно сузились.
— Ушли праудедки — равки завелись. Пекка свой котел вешать хочет. Пусть Хийси его самого на кинемур повесит!
Им еще достало времени спокойно поесть, затем Федор подвел Сергея к старой сосне, раскинувшей над поляной густые ветви.
— Вставай, однако, — сказал Букин подставляя ладони. — Поднимать тебя буду!
Сергей недоверчиво покосился на щуплые плечи лопаря, затем прикинул расстояние до нижней ветви… и кивнул.
Вскарабкаться оказалось нетрудно — толстые ветви создали естественную лестницу, а снег на них успел слежаться хоть танцы затевай.
Шабанов было усмехнулся дурацкой идее… но мелькнувшие вдалеке огоньки вмиг расправились с призраком веселья.
На всякий случай Сергей потер глаза — мало ли что привидится после целого дня изматывающего бега, — огоньки не исчезли.
— Федор, уходи! Я их вижу! — вполголоса крикнул Сергей. Букин кивнул и пошел к опушке, заметая следы срубленной еловой лапой. Услужливая поземка бежала за ним по пятам, неутомимо выравнивая малейшие огрехи.
Лопарь не ошибся. Отряд втянулся на поляну. Медленно, из последних сил, как смертельно раненый зверь. Ватажники шли сгорбившись, некоторые опирались на борта саней, упряжные олени походили на обросшие клочковатой шерстью скелеты.
Лишь один человек не выказывал ни малейших признаков усталости, широкий упругий шаг то выносил его в голову отряда, чтобы указать путь, то уводил назад — туда, где свирепствовали подгонявшие монахов надсмотрщики.