Тогда он этого еще не знал, но ей суждено было стать для него идеалом красоты на всю оставшуюся жизнь. И всех девушек, с которыми он знакомился, он отныне мысленно сравнивал с Бетани.
Она закончила на длинной ноте: смычок скользил туда-сюда, но мелодия не прерывалась, лилась одним протяжным звуком. Все это показалось Сэмюэлу чудом. А Бетани открыла глаза, уставила на него взгляд, и пугающе-долгое мгновение они смотрели друг на друга. Наконец она положила скрипку на колени и проговорила:
– Привет!
Никогда прежде Сэмюэл не испытывал такой неловкости. Впервые в жизни все его существо трепетало: в подмышках выступил холодный липкий пот, рот вдруг стал слишком маленьким, а язык – огромным и сухим, легкие горели, словно он слишком долго задерживал дыхание, и все эти ощущения рождали в его теле невероятное напряжение. Его точно магнитом тянуло к объекту симпатии – а ведь прежде он либо старался не замечать большинство окружающих его людей, либо прятался от них.
Девочка ждала, что он что-нибудь скажет. Она сидела, сложив руки на коленях поверх скрипки и скрестив ноги, и разглядывала Сэмюэла. Ее зеленые глаза смотрели так проницательно…
– Я друг Бишопа, – наконец выдавил Сэмюэл. – Я тут с ним.
– Ясно.
– Ну, с твоим братом.
Она улыбнулась.
– Поняла.
– Я услышал, как ты играешь. Зачем ты репетируешь?
Бетани бросила на него недоуменный взгляд.
– Чтобы пальцы запомнили ноты, – пояснила она. – У меня скоро концерт. А ты что подумал?
– Очень красиво.
Она кивнула и, казалось, некоторое время размышляла над его словами.
– Эти двойные ноты в третьей части ужасно трудно сыграть в унисон, – наконец сказала Бетани.
– Угу.
– И арпеджио на третьей странице очень сложные. Тем более что там надо играть децимами, вообще свихнуться можно.
– Да.
– Мне все время кажется, что я с ней не справлюсь, с третьей частью. Я там все время спотыкаюсь.
– Ничего подобного.
– Как будто я птица, которую степлером пришили к стулу.
– Понятно, – Сэмюэл чувствовал себя неловко.
– Надо расслабиться, – не унималась Бетани. – Особенно во второй части. Там есть такие длинные фразы, и если их играть слишком оживленно, теряется мелодичность. Приходится успокаиваться, сдерживаться, а когда играешь соло, это очень трудно: все тело протестует.
– Может, тебе, ну, я не знаю, подышать? – предложил Сэмюэл, потому что именно это говорила ему мама, когда у него случался припадок четвертой категории – “Просто дыши”.
– Знаешь, как я делаю? – ответила Бетани. – Я представляю, будто смычок – это нож. – Она подняла смычок и в шутку пригрозила им Сэмюэлу. – А скрипка – кусок масла. И я как будто режу масло ножом. Похожие ощущения.
Сэмюэл беспомощно кивнул.
– Как ты познакомился с моим братом?
– Он спрыгнул с дерева и меня напугал.
– А, – ответила Бетани так, будто фраза Сэмюэла все объясняла. – Он сейчас играет в “Миссайл Комманд”?
– Откуда ты знаешь?
– Ну он же мой брат. Я его чувствую.
– Правда?
Бетани серьезно посмотрела на Сэмюэла, потом не выдержала и рассмеялась.
– Нет, конечно. Просто слышу.
– Что слышишь?
– Игру. Послушай. Разве не слышишь?
– Я ничего не слышу.
– Сосредоточься. Прислушайся. Закрой глаза и слушай.
Сэмюэл зажмурился, и общий гул дома распался для него на отдельные звуки: вот урчит кондиционер, ветер свистит в вентиляции, шелестит снаружи о стены дома, вот гудят холодильник и морозильник. Опознав каждый из звуков, Сэмюэл тут же переставал обращать на них внимание, вслушиваясь в то, что происходит в других комнатах, и вот наконец уловил в тишине глухой рев сирены воздушной тревоги, взрывы бомб и вой орудий.
– Слышу, – произнес Сэмюэл, открыл глаза и обнаружил, что Бетани уже на него не смотрит.
Она отвернулась к большому окну, выходившему на задний двор и лес за домом. Сэмюэл проследил за ее взглядом и увидел, что снаружи, в сумерках, на опушке, метрах в двадцати пяти от них, стоит большой олень. Рыжеватый, в белых пятнышках, с огромными черными глазами. Олень, прихрамывая, тронулся с места, пошатнулся, упал, с усилием поднялся на ноги и снова пошел, пошатываясь и взбрыкивая.
– Что с ним? – спросил Сэмюэл.
– Соли нализался.
Передние ноги у оленя подкосились, он упал на брюхо, пополз вперед, потом встал, вытянул шею и замотал головой. В огромных глазах оленя читался ужас. Из носа шла розовая пена.
– Тут все время так, – пояснила Бетани.
Олень развернулся и, то и дело заваливаясь на передние ноги, побрел в лес. Сэмюэл и Бетани провожали его взглядом, пока зверь не скрылся в листве. Все стихло. Слышно было лишь, как в другом конце дома с неба падают бомбы, ровняя с землей города.