Что-то неприятно колит в груди. Злюсь сама на себя за разочарование, которое предательски жжет внутри. Ненавижу это чувство. Поэтому так живу, поэтому ничего не жду. Не хочу ждать! Но подлая человеческая натура все равно лезет. Делает слабой, навязывает какие-то ожидания.
Я глушу чувства одним точным ударом.
В палатку мы заглядываем, когда представление кончается. Спасибо Ире, она больше не лезет. Намеренно опускаю взгляд в песок – да, как страус, и что? Быстрее и громче обычного зову ребят к себе. А внутри скребет, скребет. Размечталась, да?
Нет.
Пока пловцам проводят брифинг перед заплывом, рассказывают, как проходить поворотные буи и плот кормления, я все пытаюсь отделаться от назойливого внимания взрослого мужчины, которого подослала Пустовая. Да что там взрослого – старого! Тот нашептывает мне о грядущих переменах в Федерации Плавания, а я только и вижу его противные тонкие усики над верхней губой. Не слушаю, не вникаю…
– Девочка Рада.
В два счета нахожу «источник» звука. Сейчас я почти счастлива его видеть, хватаюсь за соломинку. Поворачиваюсь, скрещиваю руки на груди, незаметно вытираю об майку вспотевшие ладошки.
Горский стоит метрах в пяти. Волосы спрятаны под желтую шапочку, тело обтянуто костюмом. От щетины не осталось и следа, но странным образом он не кажется младше. Наверное, из-за обжигающе ледяного взгляда, который делает загорелое лицо с крупным носом серьезнее.
Той ночью он выглядел как-то иначе. Безмятежнее, что ли.
Не вспоминать.
– Может, если выиграю, поплывешь со мной?
Ну зачем вспоминаю?
– Ни за что на свете.
Я тараторю, как скороговорку произношу. Он ловит меня на этом, а я ловлю его ухмылку – всего одно движение уголков губ, но ловлю.
– Смотри не утони, – неуклюже бросаю я вслед, когда Горский делает шаг.
И хочу прикусить язык. Что за бред я несу?
Очень надеюсь, что он не услышал – уши-то спрятаны под шапкой. Но быстро убеждаюсь в обратном.
– Хоть не прокляла, пожелав хорошего заплыва.
Никита распихивает какие-то пакетики в ноги, прямо под костюм, я отхожу дальше, но все еще наблюдаю.
– Что это? – спрашиваю у Иры.
– Кормежка. Гели энергетические всякие. Десять километров плыть – это не шутки.
А для меня – так вообще из области фантастики.
Спустя четыре круга сумасшедшей гонки я все еще не могу поверить, что люди на такое способны – плыть два часа кряду. Я-то вообще с трудом на воде держусь.
– Это ты еще марафон не видела! – восклицает Пустовая в ответ на мое искреннее недоумение. – Двадцать пять километров – вот настоящее испытание.
Слушаю ее и наблюдаю, как пловцы сбавляют скорость у понтона, дергают с удочек стаканы и на плаву заливают в себя смеси.
– На двадцати пяти могут и банан съесть.
– Да ладно! – удивляюсь я, а фантазия рисует забавную картинку.
Стараюсь держаться за спинами, не высовываться, пока подсматриваю за Горским. Хотя это даже смешно – ему точно не до меня. Уже двое сошли с дистанции, просто не доплыли. Остальные идут плотно, но Никита уверенно сохраняет позицию в тройке.
К концу седьмого круга меня начинает откровенно трясти.
– Да выиграет твой Никита, не переживай, – неожиданно подобравшись с тыла, говорит Ира.
Я вздрагиваю, резко вдыхаю и задерживаю воздух, но от гонки не отрываюсь.
– Он отстает, – произношу на выдохе, пока Горский завершает круг четвертым по счету. – И мне нет до него никакого дела.
Ира щелкает меня по носу, я возмущенно оборачиваюсь к ней и тру лицо.
– У этого красавца два сердца. Щас перейдет на второе, гляди!
– Куда?
Они далеко от берега. Уже ничего не видно – только точки в воде, похожие на рябь.
Я кусаю костяшки пальцев, а Ира хохочет в полный голос. Из-за нее не слышу комментатора, а он только что тройку лидеров назвал. Не замечаю, как начинаю выкрикивать следом за Пустовой что-то непонятное – вроде «да» и «вперед». Никогда не замечала за собой спортивного интереса, но сейчас заряжаюсь атмосферой.
– Спортсмены проходят последний поворотный буй, – объявляет комментатор.
Не вижу издалека, не разберу кто где, пока пловцы не приближаются к финишной прямой – или к створу, как умничают в толпе. Взгляд цепляется за желтую шапочку, что резво набирает темп, вклинивается между призерами, а затем и вовсе уходит в отрыв.
– О, турборежим включил, – смеется Ира.
– Никита! Это Никита! – только прокричав это, я осознаю, что творю, и закрываю ладонями рот.
Но вокруг всем плевать, а Ира уже бросается обнимать меня.