– А у тебя зашкаливает снобизм, – пожала плечами Алиса. Она уже успокоилась и теперь жалела, что так эмоционально на этот самый снобизм отозвалась. – Думать о том, как надо держать бокал, это дешевый снобизм и больше ничего.
Она хотела еще сказать, что такой снобизм происходит от душевной пустоты, но решила, что объяснять такие вещи Бо необязательно. Да и вообще пафос казался ей не менее глупым, чем снобизм. Поэтому ее так раздражала VIP-зона элитного клуба, в которой она по какому-то недоразумению оказалась этой ночью.
– Ну и снобизм, что плохого? – хмыкнул Бо. – Вы, американцы, не понимаете, что во многих вопросах нужно быть снобами.
– А вы, русские, не умеете быть снобами, – в тон ему злорадно заявила Алиса. – И не замечаете, что выглядите смешно со своим доморощенным снобизмом.
Давно прошло время, когда она с трудом понимала, что говорят русские, а сама говорила по-русски с правильной безжизненностью. Теперь ей не приходилось подыскивать слова, и даже акцент если не исчез из ее речи вовсе, то стал почти неуловимым.
– А Набоков?
Бо наконец завелся так, что даже как будто протрезвел.
– Ты не Набоков, – усмехнулась Алиса. – Не обольщайся на свой счет.
– А ты!.. – воскликнул он; старательная ироничность слетела с него, как пушинка с побелевшего одуванчика. – Даже не американка, а… вообще непонятно что!
В ответ на эти слова, произнесенные с мальчишеской запальчивостью, Алиса расхохоталась. Ей понравилось такое определение. Ради этого стоило, пожалуй, выслушать от пьяного Бо наставления о том, что бокал не следует держать всей рукой, как будто ты хватаешься за поручень в автобусе. Именно это наставление привело ее почти в ярость пять минут назад.
Алиса снова придвинула к себе бокал, допила остатки мохито и встала из-за стола.
– Пока, – сказала она. И добавила по-английски – вернее, по-американски, даже по-ньюйоркски: – Не старайся выглядеть аристократом, дорогой. У тебя это все равно не получится.
Не глядя больше на Бо, она прошла между столиками VIP-зоны, спустилась по лесенке вниз, в зону обыкновенную, тоже, впрочем, до неприличия дорогую и выглядящую так, словно на ее стены плескали из ведра золотую краску, и направилась к казино. Марат ушел туда около часа назад – это время казалось Алисе достаточным для удовлетворения легкого азарта, который и саму ее охватывал при виде завораживающего блеска крутящейся рулетки и даже звона банального «однорукого бандита».
«Зачем мы сюда пошли? – думала она, разыскивая коридорчик, по которому можно было пройти в казино. – Такой день был хороший…»
День был выходной, и они провели его с какой-то особенной, мимолетной, может быть, просто весенней, апрельской легкостью.
С утра поехали в Коломенское и долго бродили по ясным холмам, под туманно зеленеющими деревьями, над быстрой водой бурлящей паводком реки, среди белых церковных стен. Потом ели шашлык в только что открывшемся летнем кафе, руки еще мерзли на весеннем ветру, поэтому решили выпить вина, но оно не согрело, а только развеселило, и тогда стали на ветру же целоваться, и наконец согрелись. Потом снова гуляли – уже не по Коломенскому парку, а просто по городу, коротали время до вечера. Потом пошли в консерваторию, и музыка – они слушали Шопена и Рахманинова – была похожа на шелест весенних березовых веток над темной землей, едва проколотой первой травою.
И все это время Алиса чувствовала, как сильно Марат ее хочет, и это чувство будоражило больше, чем весенний воздух, шелест мокрых веток, вино и музыка.
А потом они зачем-то пошли в этот дурацкий клуб.
– Ты же сама хотела, – сказал Марат. – Сама же говорила, что мы нигде не бываем.
Он напомнил об этом впервые с того вечера, когда они поссорились прямо на ночной зимней улице. Марат тогда вернулся домой под утро и, кажется, пьяный. Или не пьяный, а просто беспокойный, чем-то возбужденный. Алиса не очень это поняла, потому что не вышла из спальни, а он туда не вошел – лег спать на диване в гостиной. Вообще-то это было условное деление, на спальню и гостиную, просто в Алисиной комнате стояла их общая кровать, а в комнате Марата они смотрели вечерами телевизор, сидя на диване.
На этом диване он и лег спать той ночью один.
Утром они столкнулись на кухне, и Марат спросил:
– Ты кофе будешь или чай заварить?
Он смотрел исподлобья, глаза его блестели тем непонятным темным блеском, который так будоражил Алисино воображение. Меньше всего ей хотелось сейчас выяснять с ним отношения. Она вообще не нуждалась в какой-то особой проясненности своих отношений с людьми, которые что-то в ее жизни значили.
– Кофе, – ответила Алиса. – Ты не помнишь, у нас есть молоко?
Марат вышел из кухни; хлопнула входная дверь. Алиса открыла холодильник – молока не было. Через десять минут дверь открылась снова и Марат возник на пороге кухни. Снег лежал у него на волосах крупными хлопьями; он выходил без шапки. В руке он держал стеклянную бутылку – «Можайское», которое любила Алиса.
– Прости, – сказал он. – Я… Я ночью пьяный был и молоко все под утро выпил.
Алиса засмеялась. Весь он был в этом – извиниться, но так, чтобы не задеть то, что он считал своей мужской гордостью, а Алиса – мальчишечьим гонором.
– Не ревнуй меня, – сказала она. – Я тебе не изменяю.
– Не говори про это. – Его лицо застыло. – Даже в шутку… Не говори!
Она только вздохнула. А что оставалось делать? Или расставаться, или мириться с глупой его ревностью. Расставаться с ним Алиса не хотела.
Он не любил вспоминать о той ночи и никогда о ней не говорил. Но, наверное, думал, если спустя два месяца вспомнил о том, что именно она тогда говорила.
Поэтому Алиса не стала спорить, поэтому они оказались ночью в этом отвратительном клубе, где совсем молодой парень, у которого голова должна быть занята живой жизнью, а не мертвыми муляжами, платит несколько тысяч долларов за то, чтобы сидеть за одним столиком, а не за другим, и следит за тем, как девушка держит бокал, чтобы в зависимости от этого строить с ней отношения…
О том, сколько стоит вход в эту идиотскую VIP-зону, Алиса узнала только от этого самого Бо, иначе, конечно, вообще не вошла бы сюда. Она не понимала лишь одного: неужели Марат отдал заработанные в несколько месяцев деньги за сомнительное удовольствие провести здесь вечер?..
Этот вопрос она собиралась задать ему сразу же, как только найдет его в казино.
Казино оказалось под стать всем остальным помещениям клуба. В дороговизне его отделки чувствовался даже стиль; впрочем, Алису он нисколько не впечатлил. Ну, стиль, так ведь он и должен быть у любого ресторана, бара, кафешки, они ведь для того и выдуманы, чтобы менять собою настроение людей, которые в них приходят.
Казино «Континенталь» было оформлено под заведение с традициями.
«Может, они и правда есть? – подумала Алиса, обводя взглядом лепнину на стенах, тяжелые драпировки из бордового бархата, золотые бра, похожие на канделябры. – Может, здесь и сто лет назад казино было, а просто я не знаю?»
Она в самом деле не знала, были ли в Москве сто лет назад казино, но ей почему-то не верилось, чтобы традиции могли быть в Москве хоть у чего-нибудь, связанного с богатством. Слишком оно здесь было убогое, это богатство, слишком кичилось собою. Как мальчишка с печатью натужного снобизма на лице кичился своим представлением о том, как следует вести себя какой-то мифической элите, к которой он сам же себя и причислил.
Впрочем, мысль обо всем этом занимала ее недолго. Алиса прошла между столами, за которыми играли в «блэк-джек», к центру зала – к столу, где крутилась с тихим звоном рулетка и низко висящая тяжелая люстра освещала лица игроков. Марат сидел напротив крупье. Его лицо казалось то бледным, то пылающим, хотя люстра светила ровно.
Алису он не заметил. Она остановилась неподалеку от стола и стала ждать, когда остановится пущенный крупье шарик. Шарик остановился, кто-то ахнул, кто-то засмеялся и зааплодировал, кто-то в досаде стукнул кулаком по столу… Марат остался неподвижен, и даже не просто неподвижен – лицо его окаменело, и во всех чертах этого застывшего лица проглянуло то самое, что Алиса заметила в нем однажды, когда он спал, и назвала про себя суровостью древнего воина, степного воина. То, что так манило ее к нему, так будоражило загадкой.