Ее страсть была невинна. Она никогда не отрывалась от квакерских корней. Ее тяга к роскоши не имела целью выставиться за счет других. Но поскольку ее муж был хорошим человеком, благословленным успехом в делах, то она не видела греха в том, чтобы радоваться хорошим, ниспосланным Богом вещам. В этом она безусловно являлась образчицей квакерства. Квакеры-олигархи правили Филадельфией, как венецианские аристократы. На севере же Нью-Йорка именно богатый квакер Мюррей построил роскошную загородную виллу, которую нарекли Мюррей-Хилл.
Здесь же, в городе, Бог никогда еще не предоставлял столь широких возможностей к шикарной жизни. Если во времена юности Джона утонченные бостонцы и европейцы находили Нью-Йорк грубоватым, то ситуация быстро менялась. Зажиточные классы селились все дальше от уличной суеты. Чистые георгианские улочки и площади замыкались в изысканной тишине. Перед старым фортом раскинулся скромный и приятный парк Боулинг-Грин, разбитый по образу и подобию лондонских Воксхолл и Ранела-Гарденз. Он стал тихой гаванью для прогулок почтенных людей. Театров и концертных залов было маловато, зато британские офицеры-аристократы, недавно прибывшие в город, могли приобрести дома ничуть не хуже тех, что остались на родине. Дом богатого торгового семейства Уолтон с дубовой обшивкой и мраморным холлом посрамил даже хоромы британского губернатора.
Англия. Все дело было в Англии. Британские законы о грузовых перевозках почти не допускали в американские порты товары из материковой Европы, но это едва ли имело значение. Англия поставляла все, чего требовали утонченные вкусы. Фарфор и стекло, серебро и шелка, всевозможные предметы роскоши, все утонченное и грубое привозилось в Нью-Йорк из Англии на льготных кредитных условиях, которые стимулировали потребление. Миссис Мастер скупала все. По правде говоря, она бы с бо́льшим удовольствием пересекла океан и посетила Лондон, дабы увериться, что ничего не пропустила. Но при мужниной занятости мечтать об этом не приходилось.
Джон Мастер отказал ей только в одном – в загородном доме. Не в ферме наподобие старых бувери Стайвесантов и им подобных, а именно в доме, пусть с сотнями акров сельскохозяйственных угодий – не это было важно. Там можно было бы укрыться от нездорового и знойного городского лета. Но главное, дом – вилла и парк – явились бы наградой: местом, где джентльмен мог продемонстрировать хороший вкус. Такова была старая добрая традиция: богатые джентльмены обзаводились парками в эпоху Ренессанса, в Средние века и во времена Римской империи. Теперь настала очередь Нью-Йорка. Кое-что было на Манхэттене; существовал дом Уоттсов на Роуз-Хилл и тот же, разумеется, Мюррей-Хилл; имелись и другие с позаимствованными лондонскими названиями – например, Гринвич и Челси. Некоторые находились чуть дальше к северу, как поместье ван Кортландтов в Бронксе. Как хорошо смотрелся бы ее муж в таком месте! Он вполне мог позволить это себе, но категорически отказался.
– Всегда можно съездить на отцовскую ферму, – заявил Джон. Он уже купил еще севернее и теперь расчищал две тысячи акров земли в графстве Датчесс. – Уэстчестер и Датчесс будут главными зерновыми краями на севере, – сказал Джон. – И я засею зерном каждый ярд моей земли.
И пусть она вздыхала, но жившая в ней квакерша понимала его правоту.
Однако порой она по-прежнему задавалась вопросом: что сделать для мужа еще, не выходя за границы города? У них были и дом, и мебель с портретами – чего же боле?
Да вот же, усыпальницу. Мавзолей. Если нельзя построить дом, чтобы прожить в нем несколько лет, то можно гораздо дешевле возвести гробницу, чтобы покоиться в ней вечно. Мавзолей отличит супруга, рядом похоронят ее, а следом – их потомков. Это достойный замысел. Можно нанять архитектора. Можно показывать знакомым чертежи. Она уже месяц занималась этим делом, но сохраняла тайну. Она готовила мужу новогодний сюрприз.
А потому немало смутилась, когда в три часа дня муж вернулся раньше, чем она ожидала, и застал ее в обществе архитектора с разложенными чертежами.
Джон Мастер уставился на план своей усыпальницы. Она была под стать римскому императору. Он отлично знал, что некоторые старые землевладельческие семейства в округе, особенно пресвитерианцы, посмеивались над претензиями нью-йоркских торгашей, и в чем-то понимал их, а потому не винил. Но, посмотрев на жену с любовью, он лишь заметил: