— Нисколько не забыл.
Лонгсворд с ужасом смотрел на Бартона.
— Вы хорошо понимаете, — сказал банкир, — что я соболезную не менее других подобным несчастьям… Не менее других. Да… Что поделаешь — катастрофа!.. Но если вы отказываетесь…
Тут голос Бартона понизился до едва слышного шепота. Казалось, будто он сам боялся произносимых им слов.
— Я в таком случае не смогу принять появление на свет незаконнорожденного. Убить жену — значит вызвать скандал, а я этого не хочу… И я буду вынужден сделать так, чтобы мать осталась живой, а ребенок умер!..
Эдвард опустил голову. Он вспомнил все мечты, которыми он и она тешили себя, все надежды…
Наступило горькое пробуждение. — Если вы отказываетесь, — продолжал Бартон, — я употреблю для уничтожения ребенка все средства, какие найду нужным выбрать, скрыв, разумеется, рождение этого плода позора… Переживет ли это мать или нет, мне все равно…
Лонгсворд чувствовал, что сходит с ума. В самом деле, он никогда не предполагал, что человеческая низость может принять такие фантастические размеры.
Он ощущал отчаянное положение утопающего, которого водоворот затягивает на дно. Падая в бездну гнусности, он старался поднять голову, чтоб вдохнуть свежего воздуха…
Скрестив руки на груди, Бартон ждал его ответа. И Лонгсворд заговорил.
Рыдая, на коленях, умолял он этого человека отказаться от ужасных замыслов. Он хватал его руки, молил, соглашался стать его лакеем, рабом… Но он не мог совершить это преступление! Да у него и не хватило бы для этого храбрости! Он уверял, что Бартон ошибся, посчитав, что он смелее, чем был на самом деле… Если б даже он и решился, его рука дрогнула бы в ту страшную минуту…
Бартон вынул часы.
— Я здесь уже целый час, — сказал он. — Мне пора проститься с вами. Я даю вам срок до завтрашнего утра, чтоб получить от вас окончательный ответ…
Эдвард встал. Он понял только то, что ему дают на размышление несколько часов…
Он поклонился и вышел. В это самое время Меси, как покровитель искусств, покупал картину Нетти Дэвис за две тысячи долларов!..
10. Жениться и иметь жену — не одно и то же
Возвратимся немного назад, в квартиру старика Тиллингеста, когда, после странной сцены, описанной нами, Бам соединил свою руку с рукой Эффи.
Упавший на дно нищеты и безнравственности, Бам в этой более чем странной ситуации чувствовал удивление, доходившее до ужаса.
Что говорил ему в самое ухо умирающий банкир, когда они остались одни?
— Знайте, — шептал Тиллингест, — что меня убивает Арнольд Меси. Я так ненавижу этого человека, что мое мщение переживет меня. По причинам, которые вы узнаете позже, именно вас я должен был избрать орудием наказания. Моя дочь владеет тайной, открытие которой, благодаря вашему соучастию, может разорить и навсегда уничтожить моего врага. Но прежде чем исполнить это, вы должны подняться настолько высоко, чтобы вернуть Эффи тот блеск, ту роскошь, которых она сегодня лишается… Я соединяю вас с ней. С этой минуты вы становитесь партнерами. Ее добрая или злая судьба становится вашей… Я знаю, что вы умны… и честолюбивы… Дочь моя также умна и честолюбива… Я приучил ее смотреть на жизнь прямо и допускать все для достижения выбранной цели. Я не хочу вас обманывать. Предупреждаю, что до тех пор, пока она сочтет это нужным — она одна будет хранить страшную тайну, о которой я только что упомянул. В будущей борьбе вы будете рукой… она — головой… и, уверяю вас, головой светлой… Я хочу, чтобы ваши судьбы были соединены неразрывно… Эффи станет вашей женой. В этом портфеле лежат двадцать тысяч долларов — все мое богатство. Вы начнете борьбу с этой суммой. Вы победите, вы должны победить! Согласны ли вы жениться на Эффи Тиллингест?
Бам не требовал объяснений. Он, естественно, предполагал, что в недрах этого договора кроется какое–то преступление. Но Бам не такой был человек, чтобы отступать из–за подобных мелочей…
На рассвете в дом банкира явился пастор. В Новом Свете подобные церемонии совершаются быстро. Эффи и Джон Гардвин были соединены браком во мгновение ока. Через час Тиллингест умер.
Сразу же после бракосочетания Бам уехал в Бруклин. Эффи должна была присоединиться к нему по окончании погребальной церемонии. Было заранее условлено, что все происшедшее останется в строгой тайне… Бам принял имя Гуго Барнета… В несколько часов пролетарий преобразился в изящного джентльмена.
Бам чувствовал в себе достаточно энергии и смелости. Необычным и сомнительным в этой игре было лишь то, что Бам начал ее, не зная, какие карты у него в руках.