Его звали Дан (сокращенно от Даниил), и был он чертовски умен.
Архитектор, занимавшийся в то время книгой об ионическом ордере.
Из недостатков – возраст (старше меня почти на шестнадцать лет) и проживание в западном полушарии. Тогда как я проживала в восточном, была счастлива в семейной жизни и имела достаточно оснований совершать исключительно благоразумные поступки.
Потому как неблагоразумные совершала крайне редко, познав еще в самом начале своей супружеской жизни одну непреложную истину – хорошо там, где нас нет, но дома все равно лучше.
За шесть месяцев ежедневного общения – сначала письма, потом телефонные разговоры, я поняла, что он – моя полная противоположность и, в то же время, моя потерянная еще внутриутробно – половина души.
Банальность… Ах, как я боялась банальности. Как я бежала от нее.
Бежала и падала в объятья надвигающейся беды по имени платоническая любовь.
Не надо быть Платоном, чтобы понять, что у платонической любви итог один – и тот далеко не платонический.
Наши встречи начались через полгода и продолжались шесть с половиной лет.– … Н-да… Ты по-прежнему – торопыга… Моя торопыга… Ну, не совсем… Шесть лет и шестьдесят один день.
Раз в год. Где-нибудь в мире, ставшем маленьким, каждый раз в другом городе, другой стране. Только время года почти не менялось – поздняя весна, либо – ранняя осень…
– Конечно, ты была – весна, я – осень… А пару раз мы встречались дважды в год – помнишь?
Встретившись впервые, мы сразу поняли, что продолжать жить в разных полушариях смерти подобно. И – продолжали жить.
У него была куча недостатков.
И как же я его любила – и за каждый в отдельности, и за все вместе…– Да, я знаю… я помню…
Он же – наоборот – любил мой идеал – даже называл меня Тала – от Галатея…
Он жил на берегу океана со своей семьей. Двое детей – мальчик и девочка, и женщина с большими серыми глазами. Я видела эту фотографию у него в портмоне.
И любил меня…– И любил – тебя…
Когда порвалась цепочка, и с моей шеи упал медальон, он попросил показать – что внутри.
– Наша мужская толстокожесть… Я причинил тебе боль…
Там была фотография моего мужа и дочери. Я поцеловала их и положила медальон на прикроватную тумбочку.
Ну и кто мы после этого?
– Как – кто? Мужчина и женщина. Всего-навсего. Мужчина – и – женщина… А кто же еще?
Когда человек тонет, в определенный момент времени он перестает сопротивляться.
И тогда идет ко дну.
После нашей встречи я перестала сопротивляться.
А дна все не было.
Была ежесекундная тоска по несбыточному.
И горячее – прямо под ребрами – счастье.
Я переполнилась своей любовью – как кувшин.
И любовь стала переливаться через край:
Мы любили друг друга так самозабвенно и горячо, так бескорыстно…
Что со временем начали меняться.
Это был удивительно, упоительно и странно…– Это было – необыкновенно…
Привычки, словечки, мысли, интонации – мы обменивались друг с другом – собой, чтобы слиться еще плотнее, еще больнее, еще беспощаднее.
– Какой же сладкой была эта боль…
Пожалуй, это было два кувшина, тяжелых, теплых, переполненных божественной влагой, в самый важный момент времени не вынесших собственного счастья и опрокинувшихся, и перелившихся через край.
Воды смешались, и уже стало не отличить Адама от его ребра, ласточки от гнезда, солнца от моря.
Я стала им, а мой любимый стал мной.
Мы стали – одно.
Срослись, как сиамские близнецы.
Исчезли его недостатки и разница в возрасте. Привычка и раздражение обыденным нам не грозили, и – так получилось – что победила любовь.
– Ей повезло – мы встретились…
2. Когда погаснут огниВремя, если и не лечит, то, по крайней мере, расставляет все по своим местам.
Прошло двадцать лет счастья.
Дан умер.
Потом еще двадцать лет безмолвия.
Говорить было не с кем и не о чем.
Вы спрашиваете – жили ли мы вместе?
Нет.
И даже не виделись больше никогда.А разве это что-то меняет?
Сейчас я живу в доме для престарелых и молчу, глядя в окно.
Мне снова восемнадцать. Особенно летом.
Особенно в предзакатные часы.
Вот только бессонница…
С темнотой приходят ветер и беспокойство.