— Замечательно, Клайв, ей-богу! Куда лучше концертов твоей тетушки, со всеми ее Писклини, а? Обязательно буду ходить сюда почаще. Скажите, хозяин, можно мне угостить этих джентльменов? — Одному из соседей: — Как их зовут? Мне, до отъезда в Индию, редко когда позволяли слушать пение. Правда, однажды сводили на ораторию, да я на ней заснул. А здесь, честное слово, поют не хуже самого Инкледона! — От выпитого хереса он совсем расчувствовался и сказал: — С сожалением вижу, джентльмены, что вы пьете коньяк с водой. В Индии он приносит большой вред нашим молодым людям.
Какую бы песню ни запевали, он неизменно подтягивал своим на редкость приятным голосом. Он так заразительно смеялся над "Бараном на Дерби", что удовольствие было его слушать. Когда же Хоскинс запел "Старого джентльмена" (а пел он действительно превосходно) и, замедлив темп, поведал о смерти этого достойного дворянина, по щекам честного вояки потекли слезы; он протянул Хоскинсу руку и произнес: "Спасибо вам за эту песню, сэр. Она делает честь человеческому сердцу", — и тогда Хоскинс тоже расплакался.
Затем юный Нэдеб, вовремя нами предупрежденный, принялся за одну из своих удивительных импровизаций, которыми он очаровывал слушателей. Он не пропустил ни одного из присутствовавших; всем нам досталось: Кингу за его ослепительные булавки для галстуков, Мартину — за его красный жилет, и так далее и тому подобное. Полковник приходил в восторг от каждого куплета и в упоении подхватывал припев — "Ритолдерол-ритолдерол-ритолдерол-дерей!" (это пелось дважды). А когда очередь дошла до самого полковника, то Нэдеб пропел:
Полковник страшно смеялся этой шутке и, хлопнув сына по плечу, сказал:
— Слышал, что про тебя говорилось? Что тебе пора в постель, Клайв, мой мальчик — ха-ха! Но нет! Мы ему ответим другой песней — "Мы разойдемся по домам, когда настанет день". А почему бы и нет? Зачем лишать мальчика невинного удовольствия? Меня в свое время лишали всех удовольствий, и это едва не погубило меня. Пойду потолкую с этим юношей — в жизни не слышал ничего подобного. Как его звать? Мистер Нэдеб? Я в восторге от вас, мистер Нэдеб, сэр. Не откажите в любезности отобедать со мной завтра в шесть вечера. Рад представиться: полковник Ньюком, мой адрес — гостиница "Нирот", Клиффорд-стрит. Я всегда счастлив познакомиться с талантом, а вы — талант, это так же верно, как то, что меня зовут Ньюком.
— Благодарю за честь, сэр, — ответил Нэдеб, поправляя воротничок рубашки. — Быть может, настанет день, когда меня оценят. Разрешите внести ваше достойное имя в список лиц, подписавшихся на книгу моих стихов?
— Разумеется, дорогой сэр! — ответил в совершенном восторге полковник. — Я разошлю их своим друзьям в Индии. Запишите за мной шесть экземпляров и будьте так любезны принести их с собой завтра, когда придете обедать.
Тут мистер Хоскинс спросил, не желает ли спеть кто-нибудь из присутствующих, и каково было наше изумление, когда добряк полковник под громкие аплодисменты объявил, что хочет исполнить песню. Мне показалось, что бедный Клайв Ньюком опустил голову и покраснел. Я представил себе, каково было бы мне, если бы не полковник, а мой дядюшка, майор Пенденнис, пожелал выказать свои музыкальные способности, и посочувствовал юноше.
Полковник избрал "Шаткую старую лестницу" (весьма мелодичную и трогательную балладу, которую охотно признал бы за свою любой из английских бардов) и пропел эту старинную песню, полную какого-то особого очарования, удивительно приятным голосом, с руладами и фиоритурами в утерянной нынче манере Инкледона. Певец исполнял свою простенькую балладу со всей полнотой чувств, и нежные мольбы Молли звучали в его устах с такой неподдельной страстью, что даже сидевшие в комнате певцы-профессионалы одобрительно загудели, а несколько бездельников, которые поначалу думали посмеяться, принялись чокаться и стучать палками об пол в знак своего восхищения. Когда полковник умолк, поднял голову и Клайв; охватившее его было смущение исчезло при первых же звуках песни, и он огляделся радостно и удивленно. Нечего говорить о том, что и мы на все ладь выражали свой восторг, радуясь успеху нашего нового друга. В ответ полковник кланялся и улыбался с самьи любезным и добродушным видом — точь-в-точь пастор Примроз, наставляющий преступников. Было что-то трогательное в доброте и наивности этого спокойного, бесхитростного человека.