Охромев после падения и вынужденный много времени проводить дома, где общество неких дам отнюдь не всегда было для него занимательно, Джеймс Бинни стал искать удовольствие в гастрономии, тем больше предаваясь этой слабости, чем меньше позволяло здоровье. Хитрец Клайв тотчас заметил, насколько исправнее стала работать провиантская служба с отъезда его родителя, но молчал и с благодарностью поедал все, что ему подавали. Он не сразу поделился с нами своим убеждением, что миссис Мак ужасно угнетает славного джентльмена; что он изнемогает от ее забот; спасается в кабинет, чтобы подремать в кресле; только и доволен, когда является кто-нибудь из вдовушкиных друзей или она уезжает со двора; так и кажется, что без нее он свободнее дышит и веселей попивает свое винцо, избавившись наконец от ее несносной опеки.
Смею утверждать, что тяжкие жизненные испытания — еще не самое страшное; вы лишились капитала — не велика беда, потеряли жену — но сколько мужчин переносили это и вновь преспокойно женились? Все это ничто перед необходимостью изо дня в день мириться с чем-то для вас неприятным. Есть ли наказание более тягостное для привыкшего к холостяцкой жизни мужчины, чем обязанность сидеть каждый день насупротив глупой хорошенькой женщины; быть вынужденным отвечать на ее замечания о погоде, о хозяйстве и, бог знает, о чем еще; пристойно улыбаться, когда она настроена пошутить (смеяться этим шуткам, право же, самая трудная работа), и приспосабливать свои беседы к ее разумению, зная, что всякое слово, употребленное в переносном смысле, останется непонятным вашей прелестной кулинарке. Женщины чувствуют себя превосходно в этой жеманно-улыбчивой атмосфере. Их жизнь — лицемерие. Какая добрая женщина не посмеется анекдотам и шуточкам своего мужа или родителя, даже если он рассказывает их ежедневно за обедом, завтраком и ужином. Льстивость в самой их натуре: кого-нибудь задабривать, улещивать, мило дурачить — таково занятие любой женщины. Грош ей цена, если она от этого уклоняется. Мужчины, те лишены способности терпеть и притворяться — от скуки они изнывают и гибнут, либо, утешения ради, бегут в клуб или в кабак. Соблюдая всю возможную деликатность и избегая невежливых слов в отношении этой прелестной дамы, скажу все же, что миссис Маккензи, пребывая сама в наилучшем настроении, понемногу изводила своего сводного брата, Джеймса Бинни, эсквайра; что она была для него чем-то вроде лихорадки, каковая отравляет воздух, сковывает члены, прогоняет сон; что, когда она изо дня в день изливала на голубчика Джеймса за завтраком целые потоки своих банальностей, голубчик Джеймс постепенно впадал в тоску. И никто, однако, не понимал, в чем причина его хандры. Он приглашал старых врачей, своих соклубников. Пичкал себя маком, мандрагорой и каломелевыми пилюлями, но дела бедняги шли все хуже и хуже. Если он хочет ехать в Брайтон или Челтнем, пожалуйста! Какие бы ни предстояли ей визиты, а душечке Рози развлечения милая крошка, когда же ей радоваться-то жизни, как не сейчас, дражайшая миссис Ньюком? — нет, ничто не заставит ее и помыслить о том, чтоб оставить на произвол судьбы своего бедного братца.
Миссис Маккензи считала себя женщиной возвышенных убеждений; миссис Ньюком тоже была о ней высокого мнения. Эти две особы в последнее время очень сдружились: капитанская вдова была исполнена искреннего почтения к супруге банкира и почитала ее одной из самых выдающихся и образованных женщин на свете. А уж если миссис Мак была о ком-нибудь хорошего мнения, она не держала этого в секрете. Миссис Ньюком, в свою очередь, считала миссис Маккензи женщиной очень рассудительной, приятной и благовоспитанной, — быть может, не вполне образованной, но нельзя же от человека требовать всего!
— Ну ясное дело, дорогая, — отзывался простоватый Хобсон, — не всякой же быть такой умницей, как ты, Мария. Иначе бы женщины забрали себе волю.
Мария, по своему обыкновению, возблагодарила господа, создавшего ее столь добродетельной и умной, и милостиво допустила миссис и мисс Маккензи в круг почитателей своей несравненной добродетели и таланта. Мистер Ньюком прихватывал иногда малютку Рози и ее маменьку куда-нибудь на прием. А если прием устраивали на Брайенстоун-сквер, этих дам обычно звали к чаю.