— Неужели же они еще не были?! — вскричал я.
— Они не знают, что я здесь, сэр, — ответил полковник со своей ласковой усмешкой. — Они думают, я гощу в Шотландии, в семье его милости. Какие же это чудесные люди! Когда мы в тот вечер в столовой побеседовали с моим старым командиром за бутылкой кларета (он ни в какую не желал принимать мой план), мы поднялись к миледи, и та, заметив, что муж чем-то расстроен, осведомилась о причине. Возможно, это добрый кларет развязал мне язык, сэр, только я признался ее милости, что у нас с ее мужем вышел спор, и я прошу ее быть между нами судьей. И тут я рассказал ей всю историю про то, как я расплатился с кредиторами до последней рупии, для чего мне пришлось заложить свою пенсию и офицерское содержание; что теперь я стал обузой для Клайва, а ему, бедняге, и без того приходится много трудиться, чтобы прокормить семью и еще в придачу тещу, разорившуюся по моей неосторожности; что имеется вполне приличное заведение, куда мой друг может устроить меня, и, по-моему, это лучше, чем тянуть деньги из его кошелька. Миледи была очень растрогана, сэр, — она, оказывается, предобрая женщина, хотя в Индии ее считали чванливой гордячкой: — ведь как иной раз превратно мы судим о людях! А лорд X. произнес в своей обычной грубоватой манере: "Если этот старый упрямец Том Ньюком заберет себе что-нибудь в голову, его не отговоришь!" И вот, продолжал полковник с грустной улыбкой, — вышло по-моему. Леди X. была так добра, что назавтра же приехала навестить меня, и знаете, Пен, она предлагала мне поселиться у них до конца моих дней, и все это с таким великодушием и так деликатно! Но я был уверен, что поступаю правильно, и не сдавался. Я слишком стар, чтобы работать, Артур, а здесь мне лучше доживать век, чем где-либо. Поглядите: вся эта мебель из дома ее милости, а гардероб набит присланным ею бельем. Она уже дважды навещала меня здесь, и все служители богадельни до того почтительны со мной, точно я все еще в своем доме, а они у меня в услужении.
Мне вспомнился псалом, которому оба мы внимали накануне, и я обратился к открытой Библии и указал на строку: "Когда он будет падать, же упадет; ибо Господь поддерживает его за руку". Следуя моему приглашению, Томас Ньюком надел очки и с улыбкой склонился над книгой, положив мне на плечо свою дрожащую ласковую руку. Всякий, кто видел его в эту минуту и знал и любил его, как я, невольно смирился бы душой и прославил в молитве божью волю, ниспославшую эти испытания и победы, эти унижения, эту святую скорбь и эту торжествующую любовь.
В тот же вечер мне выпало счастье привести к Томасу Ньюкому его сына и внука; и когда я притворял дверь, покидая келью, я услышал радостный возглас мальчугана, который узнал окликнувшего его деда; а спустя еще несколько часов я отбыл почтовым поездом в Ньюком, где меня дожидалось мое семейство, гостившее у наших друзей.
Конечно, моей духовной руководительнице в Розбери не терпелось узнать все подробности про школьный банкет — кто там был и какие говорились речи; однако она тут же прекратила свои расспросы, когда я сообщил ей, что обнаружил среди пансионеров, призреваемых у Серых Монахов, нашего доброго старого друга. Она очень обрадовалась, узнав, что Клайв с сыном навестили полковника, и почему-то именно мне приписала заслугу в том, что все трое свиделись.