— Разумеется, езжу! Но отчего же мерзкому — это уж слишком, право так! — вскричал благородный маркиз.
— Как хотите, только вид у вас очень нездоровый. Помните, маменька, каким цветущим был прежде лорд Фаринтош? Прямо грустно смотреть, как он сдал, — ведь это второй его сезон!
— Господи боже мой, что вы такое говорите, мисс Ньюком?! По-моему, я прекрасно выгляжу! — И сиятельный юноша пригладил рукою волосы, — Жизнь, конечно, нелегкая: каждый вечер рваться на части, сидеть чуть ли не до рассвета, а потом, знаете, эти скачки одна за другой, — хоть кого изведут! Вот что я сделаю, мисс Ньюком. Поеду в Кодлингтон, к маменьке, слово джентльмена, весь июль просижу там смирнехонько, а потом отправлюсь в Шотландию, и уж в следующем сезоне буду всем на загляденье!
— Так и поступите, лорд Фаринтош! — сказала Этель, которую донельзя забавляли как юный маркиз, так и ее кузен, сидевший за столом и с возмущением слушавший своего соперника. — Что вы там делаете, Клайв? осведомилась она.
— Рисую бог знает что… того лорда Ньюкома, что пал в битве на Босвортском поле, — ответил художник, и девушка подбежала взглянуть на рисунок.
— Но почему он у вас так похож на Панча? — удивилась молодая особа.
— А что, нехорошо смеяться над собственными предками? — спросил Клайв с серьезным видом.
— Какая потешная картинка! — воскликнула леди Анна. — Взгляните, лорд Фаринтош, ну разве не прелесть?
— Возможно. Только я, признаться, не разбираюсь в этих вещах, отозвался маркиз. — Слово джентльмена. Вот Одо Картон вечно рисует такие карикатуры, а я в них не смыслю. Вы ведь завтра возвращаетесь в город, не так ли? И будете у леди Такой-то и Сякой-то (эти аристократические фамилии он произнес совсем уже невнятно). Вы не должны допустить, чтобы мисс Блэккеп взяла над вами верх. Ни в коем случае!
— И не возьмет, будьте покойны, — сказала мисс Этель. — Могу я просить вас об услуге, лорд Фаринтош? Ведь леди Иннисхауен ваша тетка?
— Ну разумеется, тетка.
— Так вот, не будете ли вы так добры достать приглашенье на ее бал во вторник моему кузену мистеру Клайву Ньюкому. Клайв, позвольте вас представить маркизу Фаринтошу.
Юный маркиз отлично запомнил эти усы и их обладателя по прошлой встрече, хотя не счел нужным показывать, что узнал его.
— Я счастлив, мисс Ньюком, исполнить любое ваше желание, — сказал он и, обернувшись к Клайву, спросил: — По-видимому, служите в армии?
— Нет, я художник, — ответил Клайв, весь так и залившись румянцем.
— Ах вот как! Право, я не знал! — вскричал маркиз; и когда вскоре, беседуя с мисс Этель на балконе, Фаринтош разразился громким смехом, Клайв, возможно не без резона, подумал: "Высмеивает мои усы, чтоб ему!.. С каким бы наслаждением я сбросил его сейчас на улицу!" Однако это благое желание мистера Клайва не повлекло за собой никаких немедленных действий.
Поскольку маркиз Фаринтош, по-видимому, намерен был задержаться, а общество его изрядно-таки раздражало Клайва, последний откланялся и ушел на прогулку, утешаясь мыслью, что сможет воспользоваться вечерними часами, когда леди Анна будет занята сэром Брайеном, а потом, конечно, пойдет укладывать детей, и таким образом даст ему возможность побыть с четверть часа наедине с прелестной кузиной.
Каково же было негодование Клайва, когда, воротившись наконец к обеду, он обнаружил в гостиной развалившегося в кресле Фаринтоша, который, оказывается, тоже был зван. Надежды на tete-a-tete рухнули. Этель с леди Анной и маркизом, как то свойственно людям, болтали об общих знакомых, о том, какие предстоят нынче балы, кто собирается на ком жениться, и прочее, прочее. И поскольку лица, о которых шла речь, принадлежали к высшему свету, о коем Клайв имел лишь смутное представление, он вообразил, что кузина важничает перед ним, чувствовал себя весьма неуютно и угрюмо молчал.
У мисс Ньюком были свои недостатки, она, как, наверно, уже подметил читатель, была порядком-таки суетна, однако на этот раз, право же, никакой вины за ней не было. Если бы две кумушки в гостиной его тетки мисс Ханимен толковали о делах мистера Джонса и мистера Брауна, Клайва бы это не задело, но самолюбивые юноши частенько принимают свою оскорбленную гордость за независимость духа; к тому же для нас, представителей среднего класса, ничего нет обиднее, как слышать в беседе произносимые запросто имена сильных мира сего.
Итак, Клайв безмолвствовал и ничего не ел за обедом, к немалой тревоге Ханны, которая в детстве не раз укладывала его спать и продолжала испытывать к нему материнскую нежность. Когда же он отказался от пирога с малиной и смородиной и от заварного крема — тетушкина шедевра, — который, как она помнила, он со слезами клянчил мальчишкой, добрая женщина совсем всполошилась.