Выбрать главу

— Я не люблю лошадей, похожих на ягнят, — возразила девушка.

— Да нет, она будет летать, как сокол! Она уже и барьер берет великолепно. Да-да, слово джентльмена!

— Что ж, покажите мне ее как-нибудь, когда я возвращусь в Лондон, ответила мисс Этель, протягивая ему руку и даря его восхитительной улыбкой.

Клайв подошел к ним; он кусал губы.

— По-видимому, вы теперь не изволите больше ездить на Бартпоре? осведомился он.

— Бедный старый Бартпор! Теперь на нем ездит детвора, — сказала мисс Этель, бросая коварный взгляд на Клайва, точно желая убедиться, попала ли ее стрела в цель. И тут же добавила: — Нет, его нынче не привезли в город; он остался в Ньюкоме, но я его очень люблю. — Возможно, она решила, что ранила кузена слишком больно.

Но если Клайв и был ранен, то не показывал вида.

— Он у вас уже года четыре, — ну да, минуло четыре года, как мой батюшка объездил его для вас. И вы все еще продолжаете любить его? Какое чудо постоянства! Порой вы даже катаетесь на нем в деревне — за неимением лучшей лошади, — какая честь для Бартпора!

— Что за вздор! — Здесь мисс Этель с повелительным видом сделала Клайву знак остаться на минутку по уходе Фаринтоша.

Но юноша предпочел не подчиниться этому приказу.

— Спокойной ночи, — сказал он. — Я еще должен проститься внизу с тетушкой.

И он ушел следом за лордом Фаринтошем, который, наверно, подумал: "Какого черта, разве не мог он проститься с теткой здесь наверху?", — так что, когда Клайв, отвесив ему поклон, скрылся в задней гостиной мисс Ханимен, молодой маркиз ушел вконец озадаченный и назавтра рассказывал друзьям в кофейне Уайта, какой странный народ эти Ньюкомы: "Был у леди Анны в гостях один родственник, они зовут его Клайвом, живописец по профессии дядюшка у него проповедник, отец лошадиный барышник, а тетка сдает комнаты и сама стряпает, слово джентльмена!"

Глава XLIII,

в которой мы возвращаемся к некоторым нашим старым друзьям

На следующее же утро измученный юноша ворвался ко мне на квартиру в Темпле и поведал все, о чем сообщалось в предыдущей главе. В заключение рассказа, часто прерываемого гневными восклицаниями, адресованными его героине, он добавил:

— Я видел ее на улице, когда ехал на станцию, она гуляла с мисс Канн и детьми, и… я ей даже не поклонился.

— А почему же ты ехал по набережной? — удивился друг Клайва. — Из Стейн-Армз на станцию другая дорога.

— Потому что хотел проехать под самыми ее окнами, — отвечает Клайв, сильно краснея, — и если увижу ее, не заметить. Что я и сделал.

— А она почему гуляла по набережной в столь ранний час? — размышлял вслух приятель Клайва. — Не для того ведь, чтобы повстречать лорда Фаринтоша. Тот не встает раньше двенадцати. Стало быть, чтобы повстречать тебя. Ты говорил ей, что собираешься ехать поутру?

— Ты же видишь, как она поступает со мной, — не унимался мистер Клайв. — То она со мной хороша, а то вдруг и знаться совсем не желает. Иногда она так добра, — нет, добра-то она всегда! — я хочу сказать, понимаешь, Пен… ну, ты понимаешь, что я хочу сказать! Но тут приезжает старая графиня, или юный маркиз, или еще какой-нибудь титулованный господин, и она гонит меня прочь до другого подходящего случая.

— Таковы женщины, мой наивный мальчик, — отвечает его Нестор.

— Но я не желаю этого терпеть! Не хочу, чтоб из меня делали дурака! не унимается тот. — Кажется, она ждет, что все будут ей поклоняться, и шествует по белу свету, как царица. Однако до чего же она прекрасна! И знаешь, я тебе признаюсь. Мне хочется пасть перед нею ниц, и пусть она поставит мне на спину свою прелестную ножку, а я ей скажу: "Вот я. Топчи меня насмерть. Делай своим рабом. Надень серебряный ошейник с надписью "Этель", и я буду носить его перед всем миром".

— И еще голубую ленту-поводок, чтоб лакей мог держать тебя на нем, и еще намордник для прогулок. Гав-гав! — прибавляет мистер Пенденнис.

На этот шум из соседней спальни высовывается голова мистера Уорингтона, подбородок его в мыле — он как раз собрался бриться.

— У нас тут душевный разговор. Исчезни, пока тебя не позовут, — бросает ему мистер Пенденнис, и намыленная физиономия Уорингтона скрывается за дверью.

— Не подтрунивай надо мной, — говорит Клайв, смеясь невеселым смехом. Пойми, надо же мне с кем-то поделиться. Я умру, если не выговорюсь. Порою, сэр, я набираюсь сил и даю ей отпор. Лучше всего действует сарказм; я научился этому от тебя, Пен, старина. Это ее обескураживает, и, возможно, я одержал бы победу, если бы мог продолжать в том же духе. Но тут в голосе ее слышатся нежные нотки, ее неотразимые глаза бросают мне взгляд, и все мое существо приходит в трепет и смятение. Когда она стала невестой лорда Кью, я поборол в себе эту проклятую любовь и, как честный человек, бежал от нее, за что небеса вскоре даровали мне душевный покой. Но сейчас страсть бушует во мне сильнее прежнего. Прошлой ночью, клянусь, я до рассвета считал бой этих проклятых башенных часов, только под утро задремал и видел во сне отца, но тут как раз меня разбудила служанка, принесшая кувшин с горячей водой.