Помимо художников, у него, как он сообщил нам, было в Риме еще и другое общество. Каждой зимой в этой столице собирается веселая в приятная колония англичан, разумеется, не всегда одинаково родовитая, светская и любезная. В год появления там Клайва несколько очень приятных семей проводило там зиму, расселившись вокруг площади Испании — этого пристанища всех иностранцев. Недавно, просматривая путевые записки почтенного мосье де Пельница, я нашел забавное сообщение о том, что сто двадцать лет назад этот квартал, эти улицы и дворцы (сохранившиеся почти в том же виде) были, как и нынче, местом обитания знатных иностранцев. С одним или двумя из этих господ Клайв успел свести знакомство еще на родине во время охотничьего сезона; других встречал в Лондоне в недолгий период своих светских выездов. Будучи юношей весьма подвижным, а посему изящно танцующим разные польки и прочее; располагая хорошими манерами и приятной внешностью, а также щедрым кредитом в банке принца Подокна или у другого какого-нибудь банкира, мистер Ньюком стал желанным гостем в этом римско-британском обществе и его столь же охотно принимали в благородных домах, где пьют чай и танцуют галоп, как и в дымных тавернах и захолустных квартирах, где сходились его бородатые друзья художники.
Встречаясь друг с другом изо дня в день и из вечера в вечер в картинных галереях и музеях, куда толпами стекаются туристы, а также в аллеях Пинччо и на церковных богослужениях, англичане, обитающие в Риме, поневоле сближаются между собой и даже порой начинают дружить. У них имеется своя читальня, в которой вывешиваются объявления с перечнем предстоящих на неделе экскурсий, праздников и церемоний: тогда-то открыты галереи Ватикана; назавтра — день такого-то святого; в среду — вечерня с музыкой в Сикстинской капелле; в четверг папа будет благословлять животных: коней, овец и прочую тварь; и стадо англичан несется смотреть, как освящают стадо ослов. Одним словом, древняя столица цезарей и святилище католиков, поражающее великолепием и обильное церемониями, поделено на участки и приспособлено для развлечения бриттов; и мы толпою бежим на торжественную мессу в соборе святого Петра или на пасхальную иллюминацию, точь-в-точь как, заслышав колокольчик, спешим в балаган поглядеть на бушменов или на фейерверк в Воксхолле.
В одиночку любоваться фейерверком или смотреть бушменов — скучнейшее занятие! По-моему, лишь немногие отважатся на подобную одинокую вылазку, большинство же предпочтет спокойно выкурить трубочку дома. Отсюда следует, что если Клайв ходил на все упомянутые зрелища, а он ходил, то, значит, ходил он в компании, а раз он ходил в компании и даже искал ее, то надо предполагать, что некое маленькое обстоятельство, огорчавшее его в Баден-Бадене, не доставляло ему прежних душевных тревог. По правде говоря, соотечественники наши в чужих краях приятней, чем дома, — они здесь отменно гостеприимны, любезны и преисполнены желания получать удовольствие и доставлять его. По шесть раз в неделю встречаете вы в тесном римском кружке какое-нибудь семейство, которое потом в огромном Лондоне не увидите и дважды в сезон. Когда же кончается пасха и все уезжают из Рима, вы прощаетесь со знакомыми, искренне опечаленные разлукой: в Лондоне вам приходится так нещадно разбавлять нектар своей любезности, что постепенно он совсем теряет природный вкус. Когда по очереди отбыли милые семейства, с коими Клайв провел столь приятную зиму, и карета увезла адмирала Фримена, чьих миловидных дочек он застал однажды в соборе святого Петра целующими ногу святого; и по улице проплыл семейный ковчег Дика Денби, со всеми прелестными маленькими Денби, славшими ему из окошек воздушные поцелуи; и эти три грации — мисс Баллиол, с которыми он провел как-то чудесный день в катакомбах; и прочие друзья, один за другим, покинули славную столицу с любезными словами, горячими рукопожатиями и обещаньями встретиться в другой, еще более славной столице на берегах Темзы, юный Клайв упал духом. Конечно, Рим есть Рим, но любоваться им лучше в своей компании; в Греческой кофейне по-прежнему дымили художники, но одних художников и табачного дыма нашему герою было мало. Коли мистер Клайв не Микеланджело и не Бетховен и его талант не сродни нелюдимому, мрачному, исполинскому гению, сияющему; как маяк, о подножье которого в бурю с грохотом разбиваются волны, тут уж ничего не поделаешь; он таков, каким создало его небо, — смелый, честный, веселый и общительный, и конечно же людям более угрюмого нрава он не придется по вкусу.