— И Кью тоже — похож, как две капли воды! Слушайте, Ньюком, напечатайте эти портреты, и вся наша команда раскупит их. Составите состояние, ей-богу! — вскричал Топплтон.
— Да он такой барин, что и не думает о деньгах! — заметил Уродли.
— А тебя, Уродли, старина, он задаром нарисует и пошлет на выставку, где в тебя влюбится какая-нибудь вдовушка; или нет, черт возьми, тебя напечатают на заглавном листе альбома знаменитых красавцев! — кричит другой насмешник из их полка. — Попридержи язык, сарацинова башка! — отвечает ему Уродли. — А тебя нарисуют на банках с медвежьим салом. Как там у Джека все уладилось? Когда от него было последнее письмо, дружище?
— Я получил пресмешное письмо из Палермо — от него и от Кью. Джек уже девять месяцев не брал карт в руки, решил отстать от этого дела. И Фрэнк тоже становится паинькой. Придет время, и ты, Уродли, старый безбожник, раскаешься во грехах своих, заплатишь долги и сделаешь какое-нибудь доброе дело для той бедной модистки с Олбени-стрит, которую обманул. Джек сообщает, что матушка Кью написала убедительное письмо лорду Хайгету; старик сменил гнев на милость, и они скоро помирятся — Джек теперь старший сын, так-то! Ведь леди Сьюзен, как на грех, рожала только девчонок.
— Для Джека это как раз удача! — вскричал кто-то из присутствующих. И речь пошла о том, какой хороший товарищ был Джек и что за молодец Кью, и как он предан ему душой, и как навещал его в тюрьме и заплатил все его долги, и что, вообще, за хорошие ребята все мы, — последнее уже говорилось в курительной комнате при казарме Риджентс-парка, где стоял тогда лейб-гвардейский полк, некогда числивший в своих рядах лорда Кью и мистера Белсайза. Друзья с любовью вспоминали обоих; ведь именно потому, что Белсайз тепло говорил о Клайве и о своей с ним дружбе, приятель его, доблестный Крэкторд, возымел интерес к нашему герою и сыскал случай с ним познакомиться.
Вскоре Клайв близко сошелся с этими славными и прямодушными молодыми людьми; и если кто из его более давних и степенных друзей выходил иногда погулять после обеда по Парку и поглядеть на всадников, он мог лицезреть на Роттен-роу и мистера Ньюкома, бок о бок с другими франтами — все они были с усами, черными и белокурыми, с цветами в петлицах (и сами тоже как первоцвет), восседали на породистых скакунах, едва касаясь стремени носком лакированного сапога, и, поднося к губам руку в светло-желтой лайковой перчатке, посылали воздушные поцелуи встречным красавицам. Клайв писал портреты с доброй половины офицерского состава Зеленой лейб-гвардии и был объявлен штатным живописцем этого славного подразделения. Глядя на портрет их полковника кисти Клайва, можно было помереть со смеху, а изображение полкового врача было признано просто шедевром. Он рисовал лейб-гвардейцев в седле и на конюшне, в спортивных костюмах и с обнаженной саблей над головой; изображал, как они бьются с уланами, как отражают натиск пехоты и даже как разрубают надвое овцу, что, как известно, лихие кавалеристы проделывают с одного маху. Отряды лейб-гвардейцев появились на Шарлотт-стрит, благо это было недалеко от их казарм; блестящие экипажи останавливались у его дверей, а в окнах мастерской частенько показывались молодые люди благородного обличил с закрученными усами и сигарой во рту. Сколько раз крохотный мистер Птич, живший рядом с Клайвом миниатюрист, со всех ног бежал к окну гостиной и глядел в щелочку между ставнями — не к нему ли едет заказчик, не к нему ли "господа в колясках". А как злился член Королевской Академии мистер Хмурвид на этого молокососа и франтика в золотых цепочках и отложных воротничках, который, уж будьте покойны, испортит нам всю коммерцию своими даровыми портретами. Отчего ни один из этих молодых людей не зайдет к Хмурвиду? Хмурвиду пришлось все-таки признать, что у этого Ньюкома несомненный талант и большое умение уловить сходство. Пишет маслом он, конечно, плохо, но его карандашные портреты вполне сносны, а лошади очень динамичны и натуральны. Мистер Гэндиш утверждал, что, поучись Клайв годика три-четыре в его академии, он стал бы настоящим художником. А мистер Сми покачивал головой и выражал опасение, что эти бессистемные и случайные занятия, эта постоянная дружба со знатью не помогут развитию таланта, — и это говорил Сми, который готов был пройти пять миль пешком, чтобы только попасть на вечер хоть к какой-нибудь титулованной особе.
Глава XLIV,
в которой мистер Чарльз Ханимен предстает перед нами в выгодном свете
Мистер Фредерик Бейхем подождал, когда Клайв кончит беседовать со своими друзьями на Фицрой-сквер, и отправился провожать его домой с намерением по дороге зайти посидеть в трактире. Клайв всегда находил удовольствие в обществе Ф. Б., был ли тот в шутливом настроении или, как сейчас, расположен вести поучительный и серьезный разговор. На протяжении всего вечера Ф. Б. был как-то по-особому величав.