Выбрать главу
Когда уранхайские молодцы, Разбухшие телом От белых яств, Выросшие на пище мясной, На густой похлебке тар-юэрэ[327], Попадали в ловушку к нам, Падали вниз головой В матушку огневую Смолу, Наши ложки кровавые Сами на пир Прилетали, стуча-бренча. Сами прибегали торчмя Ржавые наши рожны...
Будем толстые кости Глодать, смоктать, Тук нутряной Хватать, глотать! Стук-бряк, стук-бряк, Судьба-ворожба! —
А по берегу смоляного потока Громоздились, словно плавник, Длинные кости богатырей, Плыли, шугой шелестя, Короткие кости богатырей... Бедренные кости Погибших шаманов Подпрыгивали, Друг о друга стуча; Черепа погибших шаманов Подкатывались, Бубнами грохоча.
Вот на том проклятом Крутом берегу Задержался Нюргун Боотур. Преданный друг его — Вороной скакун, Шумно фыркнув Парой гремучих ноздрей, Горячо, протяжно заржав, Человеческим голосом заговорил, Уранхайской речью сказал.
ВОРОНОЙ КОНЬ
Анньаса! Анньаса! В небесах назначенный мне, Судьбой мне посланный друг, Дорогой хозяин-тойон! К задушевным речам Коня своего Прислушайся ты сейчас Парой чутких своих ушей! Через околдованную черту Провала Ап-Салбаныкы, Через балку трех Преисподних бездн, Какой дорогой, С какой стороны Ты хочешь перескочить, Надеешься перелететь?
Бывало, сестра твоя — Айыы Умсуур Удаган, Превратясь в огонь, Пробегала вмиг По волнам смоляным На берег другой; Оборотни-абаасы Восьминогими кошками, я слыхал, По́ морю горящей смолы Перебегали не раз; Расплавлялись на этом пути Медные когти их...
Если б сумел обернуться ты Длинным железным копьем И, вытягиваясь без конца, Уперся бы острием О далекий берег другой И выбрался бы на него, Наша громкая слава тогда Еще выше бы поднялась! —
Такие слова Богатырский конь Громко сказал-проржал.
Только успел Это вымолвить конь, Мигом слетел Богатырь-исполин С крутого его хребта, Скакуна своего повернул В сторону средней земли, Хлопнул по крутому бедру
И послал в пределы айыы.
Перекувыркнулся Нюргун Боотур, Обернулся звонким Стальным копьем Длиною в три дня пути, Перекинулся через поток смоляной, Звякнув, брякнув, Уткнулся в берег другой... Очутясь на том берегу, Превратился Нюргун в пчелу Величиною с мешок Из шкуры оленьей ноги, В котором скупая старуха подчас Прячет пожитки свои; Загудел Нюргун Боотур, Залетел в глубокий провал, К подземному логовищу тому О тридцати просторных нора́х, Где Алып Хара обитал, Аат Могойдоон-исполин... Словно прорубь на крыше жилья, Глубокий зиял проем; На край его сел Нюргун Боотур, В логовище заглянул.
Обладатель восьмидесяти восьми Хитростей колдовских, Оборотень, Матерый главарь Злобных адьарайских племен, Огромный Алып Хара восседал Посреди жилья своего...
Несравнимый ни с чем В безобразьи своем, О трех, словно щупальцы, головах, О шести долбежках-ногах, О шести крутящихся вихрем руках, Ржавчиной корявой покрыт, Железный сплошь человек Важно сидел, развалясь. На восьми подпорках сиденье его, Чтоб не подломилось под ним; На семи укрепах сиденье его, Чтоб не развалилось под ним; Вот на крепком стуле каком Восседал Аат Могойдоон.
Две ручищи его — Два чомпо-топора, Две ручищи его — Два меча боевых, Две ручищи — С когтями на пальцах кривых; Две ноги у него — Два железных багра, Две ноги — С копытами вместо ступни, Две ноги — Для опоры ему.
Нижнего мира богатыри — Матерые главари, Верхнего мира богатыри — Отборные удальцы, Как по горло объевшиеся глухари, Гордо выпятив груди свои, Расселись вокруг него. Шумный, крикливый спор, Осуждение, брань, хула Были в разгаре у них...
Дух-владыка провала Ап-Салбаныкы, Алып Хара Аат Могойдоон, Повелитель верхних и нижних племен, Восседая внушительно во главе Буйного сборища абаасы, Гнева не сдерживая своего, Поминутно рявкал на них; А когда он рявкал на них, От страха у богатырей Пища, проглоченная вчера, Изверглась из глоток, свистя и гремя; С перепугу у богатырей Пища, проглоченная позавчера, Вылетала за день пути Из ровдужных могучих задов.
ААТ МОГОЙДООН
Аа, черные плу́ты, Кровавые рты! Если тресну любого из вас, Разорвется печень в утробе его... Так не раздражайте меня, Старейшину своего! Только правду одну Говорите мне! Чертовы дети, Слышали вы? Проклятые, поняли вы? — Так орал Аат Могойдоон.
Головами понятливо закивав, Угодливо отвечали они: — Поняли, поняли все! Только спрашивай, Правду расскажем тебе! Если хоть на́ слово Мы соврем, Пусть тогда у любого из нас Лопнет единственный глаз, Пусть семисаженные языки Пересохнут в глотках у нас, У корня перегниют! — Так адьараи-богатыри Клялись главарю своему.
ААТ МОГОЙДООН
Ты отвечай сперва, Обитающий на широком хребте, Словно черного дятла перо Блистающих черных небес, Кэкэ Суоруна сын, Детина свирепых высот Юс Кюлюк Бэкийэ Суорун! В прославленном роде твоем, В племени материнском твоем, В потомстве, что породил Косоглазый Кылар Бэргэн, Появился ли богатырь, Чьей мощи не одолеть, Чьей силы не побороть?
БЭКИЙЭ СУОРУН
Повелитель мой, Великий тойон! О чем вопрошаешь ты? После того, как родился ты, Вскормился и в силу вошел, Кто еще появиться мог? Кто сильный родиться мог? Извелась порода богатырей! Не осталось в нашем роду никого, Кроме только меня одного! —
Так отвечал Бэкийэ Суорун, Хлопнув по колену себя, Выпятив горбатую грудь, В сторону отворотясь...
Алып Хара-богатырь, Аат Могойдоон удалой Удивленно взглянул на него, Ухмыльнулся, оскалив клыки, И зычно захохотал.
ААТ МОГОЙДООН
А-ай, досада! А-ай, какая беда! От женщины прекрасной такой, От матери достойной такой, От Харанга Нюэрэлдьин самой, Уродился такой урод! Выродился, видать, Ваш знаменитый род... А ведь как о себе говорит,- Никого не осталось, кроме него, Только он один знаменит!
Ну а ты, Буор Мангалая сын, Рожденный с ярмом на шее своей, Последыш в бесценном роду Кривобоких выродков-сыновей, Чудовищных потаскух-дочерей, Старого Арсан Дуолая И старой Ала Буурай, Ты, горластый силач Мэнгюрюр Бёгё! В воровато прожорливой вашей семье Родился ли исполин, Появился ли богатырь, Чью силу не одолеть? Не слыхал ли ты, Не узнал ли ты?