Под нависающий
Бурный край
Северных угрюмых небес
Проскакал он вдоль
По реке Куктуй,
Через множество притоков ее,
Где водопады шумят,
Перекаты каменные гремят,
Неприкаянно чайки кричат.
Только ветер
Протяжно свистел в ушах,
Только девять вихрей
Летело вослед
Да клубилась белая пыль
На расстояньи трех дней пути.
Долину светлую он миновал,
Семь перевалов перевалил,
Восемь перевалов перескочил.
Желтые аласы-поля
Оставил давно за спиной.
По дикой тундре
Скакал его конь,
По каменистым балкам речным,
По редколесью бежал...
Железной грудью разбрызгал конь
Заповедное озеро Чоохурутта[121],
Где водяные сигают жуки
С подтелка величиной.
С размаху разбрызгал конь
Озеро Бадылытта[122],
Где лягушки —
С лошадь величиной;
С разбега выплеснул из берегов
Глубокое озеро Тынгалытта[123],
Где огромные ящерицы живут
С пестрым хвостом,
Как столетняя ель.
Он широко расплескал
Озеро Суналытта[124],
Хоть вопило,
Просило пощады оно,
Хоть скалы выли на берегу,
Хоть орали
Кругом леса...
Там скрывает землю
Серый туман,
Там пасмурно брезжит день,
Там свирепо играет
Осол Уола,
Там безумно камлает
Илбис Кыыса...
Пить хотят они черную кровь,
Мыться в горячей крови,
Толстые кости колоть,
Длинные кости грызть...
Миновал это место Нюргун;
Тут небесный его скакун
От северных угрюмых небес,
От скудной тундровой стороны,
По отрогам ржавых,
Железных гор
К западу повернул...
От удара каменных
Конских копыт,
Словно от громовой стрелы,
Толстые деревьев стволы
Раскалывались на куски,
Разлетались крупной щепой;
Большие обломки стволов,
Как дородные тойоны-князья,
Стоя, беседовали меж собой;
Обломки густых ветвей,
Как степенные женщины-госпожи,
Бедрами покачивая на ходу,
Важно шагали вслед;
Осколки сучьев сухих
Голодной стаей волков
Протяжно выли вдали...
Вывороченные корни дерев,
Медведями встав на дыбы,
Ревели в чаще лесной...
Скоро всадник,
Споро скакал,
Рассыпая искры из-под копыт;
Пролетел свой путь
Падучей звездой,
Быстро он предела достиг,
Где стремительно мчится
Нижняя грань
Небосвода, нависшего над землей,
Где три мира сошлись,
Где семь рек обнялись,
Где восемь рек шумливо слились,
Где девять бурных рек,
Друг друга за руки взяв,
В русле одном понеслись.
Там увидел Нюргун Боотур
Просторный, железный
Гремящий дом;
Содрогались тридцать его боковух,
Грохот летел изнутри...
Осадил коня богатырь,
Пристально осмотрел
Дом огромный
И дол окрест.
Черные там деревья росли
На черной от сажи земле;
Взрытые глубоко́,
Недра зияли кругом
Рудных, опрокинутых гор.
В доме том
Неумолчно гремел
Молот великого ковача,
Исполина Баалтааны;
Там кроваво рдел,
Пламенел, шипел
Сумеречный огонь,
Тяжело вздыхали мехи
Чародея Куэттээни,
Чад вздымался,
Синий огонь трепетал;
Здесь плакал протяжно
Напильник стальной,
То громко визжал,
То пел и журчал...
Там в железных опилках
Каменный пол
Ржавчиною взбухал;
Из-под молота разлетались кругом
Окалины раскаленной куски,
Ярко горел
Камень-сата,
Покрытая пеплом
Сухая земля
Вздыхала, просила: — Пить! —
В этом доме, оказывается, была
Кузница, где обитал,
Железом полосовым грохоча,
Заклинания бормоча
На неведомом языке,
Мудрец седой,
Кузнец-чародей
Кытай Бахсылааны.
* * *
А когда скакал Нюргун Боотур,
Услыхали стук тяжелых копыт,
Ощутил земную дрожь
Домочадцы древнего кузнеца.
Через толстые кости
Лопаток их
Гул копыт им в сердце проник,
Нарастающий топот приснился им...
Стали бредить они,
Метаться во сне,
Начали тяжко стонать,
Слова непонятные говорить,
Спросонья протяжно петь.
Переполох поднялся
От приезда богатыря.
Первая очнулась от сна
Удалая старуха,
Жена кузнеца
Уот Кындыалана.
От шумно горящего в горне огня
Через каменный дымоход
Синее пламя взлетело столбом,
Когда голову она подняла,
Когда воздух выдохнула она
И голосом громовым
Причитать, стонать начала...
Далеко разносились кругом
Оханья и вопли ее.
ГОЛОС СТАРУХИ УОТ КЫНДЫАЛАНА
Ой, жарко мне!
Ой, тяжко мне!
Ох, тошно! Ох, душно мне!
Грузный топот конских копыт
Разбудил меня,
Встревожил во сне...
От грузного гула копыт
У меня затылок трещит,
Сильно ломит кости мои,
Утроба моя
Огнем горит...
Ой, жарко,
Ой, тошно мне!
Наливаются кровью мои глаза,
Выскочить хотят из глазниц,
Сердце щемит,
Шея гудит,
Кожа горит, зудит...
Не болевшее никогда,
Брюхо мое болит!
Проснись, подымись поскорей,
Заклинательница моя,
Камлательница моя,
Гусыня, мотающая головой,
Доченька лихая моя —
Куогалдьыма Куо[125]!
Ты надень-ка на шею скорей
Удаганские украшенья свои,
Сделанные из костей девяти
Шаманов древних времен:
Ожерелья надень из костей
Шамана великого Хоккулла́[126];
Колдовские запястья надень,
Сделанные из позвонков.
Что оставил шаман Курбалдьын[127]!
Ворох золы наскреби,
Проворно выйди во двор,
Кто бы там ни явился к нам,
Кто бы ни был он, имеющий тень,
Горстью золы ты в него метни,
Гостя заживо похорони,
Чтоб не ныли кости мои!
Ой, жарко!
Ой, тяжко мне!
Ой, тошно! Ой, душно мне! —
Так старуха, жена кузнеца
Причитала, громко вопя.
Далеко был слышен
Голос ее...
Крутящаяся, как вихрь,
Заклинательница ее,
Лихая камлательница ее,
Гусыня, мотающая головой,
Ожерельями костяными гремя,
Украшеньями колдовскими бренча,
В лад кружению своему
Пристукивая ногой,
Наклонилась, но вместо золы
Пыли железной горсть наскребла.
Вылетела, крутясь, из дверей,
Выбежала на широкий двор,
Да споткнулась, видать,
О высокий порог,
Рассыпала железную пыль;
Разъярилась она,
Раскрутилась она,
Как вихрь, шелестеть пошла,
Узкими щелками глаз
Ничего разглядеть не могла.
Широкую, как лопата, ладонь
Приставила ко́ лбу она,
Смотрела на облака,
На вершины железных
Трясущихся гор,
Повернулась потом на восток,
Вытянув длинную шею свою,
Голову, как ворона, склонив;
Толстое в скулах лицо
Поворачивала на север она;
Неуклюже согнувшись, потом
Повертывалась на запад,
На юг...
Сколько ни глядела вокруг,
Никого разглядеть не могла.
Стремительный Нюргун Боотур
Развеселился, смотря на нее;
А потом по задымленному столбу
Коновязи
Кулаком постучал, —
Затрещала коновязь кузнеца,
Трещинами пошла...
И такие слова Нюргун
Голосом звучным пропел.