Расторопно хозяйка белых небес
Накинула легкую шубу свою,
Надела бобровый колпак;
Величавая, в пышном наряде своем,
Подвесками солнечными блестя,
На угрюмого старика своего
Надменный взгляд подняла,
Горем терзаясь,
Гневом горя,
Воплями перемежая слова,
Оглашая рыданьями небосвод,
Петь, говорить начала...
АЙЫЫ НУОРАЛДЬЫН ХОТУН
О, старик! Старик!
О, как больно было мне услыхать
О том, что мой милый сын
Оказался в беде,
Остался один,
А ты не хочешь помочь!
Доли этой я не снесу,
Долго не проживу...
В мир подземный теперь я пойду,
Мертвого сына найду,
В могиле останусь с ним...
Ты — мужчина, не мучишься ты
Му́кой своих детей;
Сын тебе, как чужак...
Я — женщина,
Я дитя свое
Вы́носила в утробе своей,
В мучениях породила его,
Хилого — вскормила его
Грудью материнской своей...
Изнемогает сердце мое,
Рвется из тела смятенный дух,
Разрывается черная печень моя!
О, если бы мне хоть раз увидать
Сына милого моего,
Зеницу моих очей,
Десну моих крепких зубов —
Я бы с радостью умерла,
Не почуяла бы, как смерть
Душу мою взяла!
Я весь мир обойду,
Я могилу его найду,
В тело его жизнь я вдохну,
Белое дыханье его
На три дня продлю! —
Так, ропща,
Причитая, крича,
Бросилась горемычная мать
К выходу, к широким дверям.
Растерялся старец, вскочил
С сиденья высокого своего,
За полу́ старушку схватил,
За руки взял,
Обратно повел,
Рядом с собой усадил;
Нарядную — из трех соболей —
Островерхую шапку свою
Развязал, приподнял над головой,
Темя высокое почесал.
АЙЫНГА СИЭР ТОЙОН
Ну-ну... успокойся! Постой!
Тоже, время нашла
Бежать, искать
Верзилу-богатыря...
Сила немалая у него,
Сумеет сам за себя постоять!
Ох, какой ты крик подняла...
А куда бы ты побрела?
Где бы ты отыскала его
В беспредельном мире земном,
В бездонной подземной тьме?
По дороге без сил упала бы ты,
Добычей стала бы ты
Во́ронов и воро́н...
Все я сделаю сам,
Что нужно — отдам!
Эй, дочери, где вы там?
Ваша мать собралась умирать...
Подите ко мне скорей,
Один из трех золотых волосков,
Который поменьше других,
Выдерните из макушки моей! —
Три небесных девушки, зов услыхав,
Вышли из боковухи своей,
Где заквашивается кумыс,
Где взбухает густой каймак;
Три девушки, три сестры —
Дочь Солнца, и дочь Луны,
И дочь Голубой звезды
К старику-отцу подошли,
Самый лучший волос его золотой,
Длинный, крепкий, словно аркан,
На шесть рук своих намотав,
В каменный край сиденья отца
Ногами дюжими упершись,
Рванули, что было силы у них;
И сверкающий золотой волосок
Вырвали из темени старика,
Вырвали с мясом — с живым куском
В детскую голову величиной.
Безжалостно рванули они...
Взвыл от боли старец небес,
Громовым голосом завопил:
— Абытаай!!! Абытаай[195]!!!
Адьарайские дочери! Вот я вас!
Ай, что сделали вы со мной!
Лучший вырвали мой волосок! —
Тут почтенный старец вскочил,
Посохом замахнулся на них,
Да где их ему догнать?
Гнев обрушил он на старшую дочь:
— Бесстыдница! Убирайся прочь!
Да попробуй еще раз приди,
Попробуй надоедать
Несуразной своей болтовней,
Несообразной просьбой такой,
Костылем я побью тебя!
Попомню проделки твои! —
Вняв угрозам отца своего,
Взяв чудесный волос его золотой,
Врачевательница девяти небес,
Заклинательница восьми небес,
Удаганка Айыы Умсуур
Отвечала низким поклоном отцу
И умчалась на гулком бубне своем...
Во мгновенье ока перелетев
На грозный берег другой
Ледовитого моря Муус-Кудулу,
Через бурный его залив,
Сушу затопляющий Лэбийэ,
Что плещется, словно утка-турпан,
Шумно хлопает, как нырок,
Перелетев через устья рек,
Через восемь каменных
Горных хребтов,
Подобных огромным ревущим львам,
Вздыбившим гривы свои,
Опустилась Айыы Умсуур
В пустынных местах на краю земли.
Закружилась, завихрив подол одежд,
Мелькая шелком кистей,
Бубенчиками колдовскими звеня;
Прозрачною каменной колотушкой
В четырехугольный бубен свой
Ударяя гулко — дор-дор,
Запела она — дом-дом,
Над провалом в подземный мир
Высоко взлетать начала...
АЙЫЫ УМСУУР
Доом-эрэ-доом!!! Доом-эрэ-доом[196]!!!
Он наступил —
Долгожданный день
Пенья заклятий моих,
Исполненья велений моих...
На колени словом одним
Подымала, бывало, я
Мертвецов, пролежавших
По девять лет,
Чьи в могиле сверху тела
На три пальца плесенью обросли,
Чьи на шесть пальцев снизу тела
Промокли, гнилью пошли...
На ноги подымала я
Пролежавших семь лет под землей...
На призыв мой убитые богатыри,
По три года лежавшие под землей,
С кликом подымались на бой...
Время твое пришло —
Окоченевшим телом своим,
Костями застывшими пошевелись,
Бездыханный — вздохни,
От сна пробудись!
От Аар Тойона —
Отца твоего,
Сняв с высокой его головы
Священный волос живой,
Дарующий три века тебе,
Втрое свив его,
Как сверкающий золотой аркан,
Я опускаю тебе
В пропасть, на глубокое дно...
Этим волосом золотым,
Этим арканом волосяным
Пятикратно ты обвяжись,
Опояшься надежно им,
Руками за́ волос ухватись,
Крепче держись...
Да будет благословенье с тобой!
Уруй-уруй!
Уруй-айхал!
Дымом пусть отлетит от тебя
Дыханье подземных бездн,
Пусть отхлынет, отринется от тебя
Наваждение адьарайских чар.
Плесень белая, выросшая на тебе,
Пусть осыплется без следа!
Плесень желтая, выросшая под тобой,
Пусть отвалится от тебя!
Доом-эрэ-доом!
Громче, песня моя, звучи,
Звонче, бубен, греми!
Так, все звучней и звучней
Колотушкой прозрачной своей
В бубен тугой
«Дор-дор» стуча,
«Дом-дом» крича,
Все быстрей и быстрей кружась,
Бубенцами бряцая,
Кистями мелькая,
Изгибаясь станом своим,
Из волоса золотого она
Сверкающий длинный аркан свила;
Золотую
Звонко звенящую нить
В провал опускать начала...
Звонкая нить золотая,
Ярко сверкая, мелькая,
Молнией ниспадая,
Пала на глубокое дно,
Прямо на широкую грудь
Всадника-удальца,
Скачущего на Мотыльково-белом коне
Юрюнг Уолана-богатыря.
Ожило сердце застывшее в нем,
Белая плесень
На теле его
Облетела, осыпалась без следа;
Плесень желтая,
Что на нем наросла,
Отвалилась от дюжей спины,
Отринулась от тела его;
Одеревеневшие мышцы его,
Застывшие до костей,
Отогрелись, движение обрели,
Начали под кожей играть,
Подергиваться пошли...