Так от тревожного сна
Пробуждаясь, зычно он голосил,
Подбадривал сам себя...
А горностай, подходя бочком,
Блистая белою шерсткой своей,
Сверкая глазками в темноте,
Прямо перед хозяином встал,
Заговорил, запищал.
ГОРНОСТАЙ
Ну-ка, я погляжу на тебя!
Ну-ка, ты, верзила Сортол,
Ты на толстой постели своей
Из пихтовых смолистых ветвей,
Ты на оленьей подстилке своей
Спишь ли с хозяйкой-женой,
С красавицей Айталыын Куо?
Спокойно ли, радостно ли тебе
На ложе нежиться с ней,
На нежном лоне ее,
На выпуклой высокой груди?
Отведал ли ты с нею любви?
Заповедал ли ты подруге своей,
Чтоб она потомка тебе принесла,
Сынка тебе родила?
БОХСОГОЛЛОЙ БООТУР
Потомка породы моей
Породить, создать я могу...
ГОРНОСТАЙ
А тоскливо, поди, тебе
Красивую хозяйку иметь
И не спать с ней, ласки ее не знать?
БОХСОГОЛЛОЙ БООТУР
Это кто еще там пищит?
Постой! Попадешься мне!
Как вздену тебя на рожон...-
Выругался богатырь,
Вытаращил гляделки свои,
Зверюшку малую увидал —
И опять задремывать стал.
ГОРНОСТАЙ
Вот ужо я тебя! Ты мне говоришь,
На рожон меня вздеть грозишь?
Но увы, твой черный день наступил,
С тетивы слетела стрела.
В мерзлую землю уткнешься ты
Голым своим, как колено, лбом,
Треснешься о камень лицом,
Смертным сном навеки уснешь!
Красавицу Айталыын Куо,
Которую ты украл,
Отняли у тебя, увезли...
Она теперь далеко! —
Так попискивая весело из угла,
Передними лапками горностай
Показывал кукиш ему,
Подпрыгивал и дразнил.
Огромный детина Сортол-тунгус,
Разъяренный — с места вскочил,
— Вот я тебя! — заорал,
Да как махнул своим длинным мечом
И половину жилья своего
Единым махом разворотил,
В обломки, в щепки разнес...
А храбрый маленький горностай,
Сверкая белым бочком,
В сторону отскочил,
С грохотом разорвался он,
И вот — в трехслойной железной броне,
Величайший в трех мирах исполин,
Явился Нюргун Боотур,
Возник в ужасающем виде своем,
Заслоняя полмира собой,
На полмира бросая тень;
Солнце ли высо́ко стоит,
Солнце на небе затмевает он;
Месяц ли высоко стоит,
Месяц спиной заслоняет он.
Величайший из исполинов айыы,
Перед Бохсоголлоем представ,
Глаза приблизив к его глазам,
Плюнул ему в лицо.
— Это что еще за напасть?! —
Завопил тунгус-богатырь,
Ударил по бедрам себя,
Раздулся от гнева,
Раздался вширь...
Как медвежья рогатина он,
Как трехзубая острога,
Во весь свой рост поднялся,
Грозно изготовился в бой.
НЮРГУН БООТУР
Глядите, богатыри!
Видите вы? Слышите вы?
Владельца несметных оленьих стад
Ардьаман-Дьардьамана сын
На семи оленях пегих своих,
На упряжке бешеной их
Летая, кружась, как буран снеговой,
Пролетая на длинных лыжах своих,
Подымая бушующий ураган,
Не знающий ни узды, ни ярма,
Бохсоголлой Боотур
Ограбил меня, обокрал!
Разве в прежние времена
Я вставал поперек дороги его?
А теперь ты сам говорил,
Что гостя ждешь — чужака,
Который добром не гостит,
Который миром прочь не уйдет!
Мою силу ты поднял сам на себя.
Сына грозных соседей ты оскорбил!
Я подобру теперь не уйду,
Я скрючу спину твою,
Разобью твои шейные позвонки,
Крепко обуздаю тебя,
Арканом тебя скручу;
Длинные, толстые кости твои
В осколки я раздроблю!
Миром я теперь не уйду...
Слова последней мольбы,
Что даже отцу своему
Ты вовек не посмел бы сказать,
Вымолвить я заставлю тебя!
Заветные просьбы твои,
Не сказанные тобой
Даже матери сердобольной твоей,
Я заставлю тебя изречь!
Я, смеясь, твое тулово растопчу,
Я в туман твой прах превращу,
По тундре его рассыплю росой,
Развею над ширью морской! —
Закипала словесная брань,
Отзывалась отгулом тайга,
Эхом перебрасывались вдалеке
Ущелья горных хребтов.
Взгорбился от ярости Бохсоголлой,
Голосом зычным он
Гостю грозному отвечал.
БОХСОГОЛЛОЙ БООТУР
Аарт-татай! Одурел, своячок?
А-а, чтобы провалиться тебе!
Я твой зять —
С меня нечего взять.
Норов горячий свой укроти,
Вором напрасно меня не зови!
Красавицу Айталыын Куо
С восьмисаженной косой
По праву я в жены взял, —
По нраву она мне пришлась,
Преступления в этом нет!
Говорю тебе раз навсегда —
Добром отдаешь сестру,
Добром ее в жены беру,
А не отдаешь —
Все равно не верну.
Покамест драка не началась
И кровь еще не пролилась,
По дороге той,
По которой пришел,
Убирайся прочь, дорогой своячок!
То, что я взял — никому не отдам,
А уж я за себя постою!
Посмотрю, как распорешь ты
Толстую кожу мою...
Правду молвить — кожа твоя
Уязвима, как и моя.
Ведь не только мощные кости мои,
Бедненькие, толстые кости мои
В осколки можно разбить...
Долго не о чем нам говорить,
Добра от меня не жди.
Пока я стройные кости твои
Играя не переломал,
Пока твой прекрасный румяный лик
От ужаса не побледнел,
Говорю тебе — убирайся прочь!
Поворачивай отсюда живей,
Не оборачивайся назад! —
Словно житель дикий лесной,
Не пускающий на ночлег никого,
Грубо гостя он гнал своего...
Будто на́ землю пал удар громовой,
Будто на́ гору налетела гора,
В рукопашную схватились они.
Талую землю измяли они,
Скалы растоптали они,
Заходила земля ходуном...
Изначальный срединный мир
Закачался на древних опорах своих,
Погибельный Нижний мир
Взбаламутился, как вода
В посудине берестяной...
Всколебались высокие небеса,
Девять пестрых горных хребтов
В щебень растоптали они,
Восемь зубчатых горных хребтов
Опрокинули богатыри.
Удалой Бохсоголлой Боотур
Увертываясь, крутился, как вихрь,
Не давал себя ухватить,
Вправо, влево отскакивал он...
И подумал Нюргун Боотур:
«Много дней в поединке пройдет,
Мне удачи не будет с ним.
Хоть три месяца буду гоняться за ним,
Добра я не наживу;
Играючи, ускользает он...
А я попробую, притворюсь,
Будто иссякли силы мои,
Будто ослабли мышцы мои...
Отступлю —
Пережду, посмотрю...»
Тут прикинулся Нюргун Боотур,
Что изнурился он,
Отступил три шага назад,
Опустил могучие руки свои.
А Бохсоголлой Боотур
Решил, что он впрямь устал,
Лишился последних сил.
«Ну — думает — настала пора
Напасть на него, подмять, растоптать.
Этот человечище-исполин,
Видно, только с виду могуч,
Видно, силы он расточил...
Как морской прибой,
Гремел похвальбой,
Оказался пеной пустой...»