О том, что Нюргун Боотур,
Мерзлую тропу протоптав,
Настиг Уот Усутаакы
И крепко его схватил
За шелковую узду —
Об этом Осол Уола,
Воинственный дядя мой,
Над моей головою
Вопил, орал
Тридцать суток тому назад...
Это правда,
Этому верь!
Как вода в лохани берестяной,
Всколебался весь Нижний мир;
Из-за толстого свода его
Слышался гул и гром,
Оттого, что в самом
Средоточьи своем
Зашатался и задрожал
Бедственный Средний мир...
Видно, где-то там, вдалеке,
Тридцать ревущих дней,
Тридцать грохочущих дней
Великая битва шла,
Великим пылала огнем.
Этот гул и гром,
Что шатал весь дом,
Как свирепой бури разгул,
Недаром до нас долетал;
Неспроста это все,
Неспроста!
Летающий над землей
Выше изгороди столбовой
На Мотыльково-белом коне
Юноша Юрюнг Уолан —
Возлюбленный твой,
Если даже погиб,
Он не умер —
Он крепко спит...
В изумленьи однажды проснется он,
Воспрянет — снова живой.
Жаворонок среброгрудый мой,
Златогрудая синичка моя,
Не убивайся, не плачь!
От тяжелых вздохов и слез
Тяжелым станет дыханье твое...
Из-за стонов твоих и слез
Изверится в тебе
Изливающая благодать,
Сияющая Иэйэхсит! —
Так успокаивающие слова,
Утешающие слова,
Как серебряного колокольчика звон,
У пленницы прозвенели в ушах
И замерли в тишине.
Вскормленная духом тьмы,
Что для трех преисподних
Хохочущих бездн
Тяжелые засовы ковал
Из семидесяти железных полос,
Дородная, как дитя,
Рожденное в богатырской семье,
Медная баба
Дьэс Эмэгэт,
Отбрасывая за щеколдой щеколду
Трех гремящих от хохота пропастей,
Разбрасывая синий огонь,
Подпрыгивая,
Вертясь,
Мельтеша,
Песню свою завела.
ДЬЭС ЭМЭГЭТ
Эхээ! Эхээ!
Это я сама!
Ух, как хорошо
Раскружилась я,
Ух, как здорово
Всполошилась я!
Все засовы с толстых дверей
Трех грохочущих пропастей
С треском, лязгом сбросила я,
Распахнула за дверью дверь,
И теперь —
Хэхэкаю,
Бэбэкаю.
Вернусь, кружусь,
Пляшу, мельтешу,
Песню пою,
Просеваю слова...
Ух! Бедовая, медная голова!
Ух! Победная моя голова!
Эхээ! Эхээ!
Эхээ! Эхээ!
Слух прошел, что сам
Припожаловал к нам,
Провалился к нам
В преисподний мир
Прославленный богатырь,
С поводьями за спиной,
Словно бык, до сих пор
Не впряженный в ярмо,
Стремительный Нюргун Боотур.
Как дошел до моих ушей
Грузный топот его ступней,
Гул тяжелый его шагов,
Дрогнуло медное сердце мое,
Помутились мысли мои...
Эх, пропала моя душа!
Ни покупки, ни барыша!
Тетушка беленькая моя,
Тетерочка
Туйаарыма Куо,
Чтоб не выйти тебе вовек,
Чтоб не вырваться никогда
Из пропасти,
Из бездонной мглы,
Из-под нёба, что поглотило тебя,
Из утробы трех пропастей!
Чтоб вовек тебе детей не рожать,
Чтоб вовек тебе счастья не знать!
Юрюнг Уолана
Тебе не видать!
Тут в чулане тебе
Сидеть, пропадать!
Девять пестрокрылых моих журавлей,
Девять милых моих журавлей
В темный нюкэн,
В бездонный нюкэн,
Курлычат — летят,
Крылами свистят!
Восемь белозобых моих гагар,
Восемь большеголовых гагар
«Кюллюр-халлыр» кричат[220],
В подземный мир
Спешат, летят!..-
Так напевая,
Вихрем мелькая,
Медная баба
Дьэс Эмэгэт,
Треща сверчком,
Крутясь волчком,
Искры синие рассыпая,
То раскатисто хохоча,
То по-медвежьи ворча,
Уменьшаясь, тускнея, вдруг
Покатилась в темень,
В глухой уголок
И погасла, как уголек.
Слыша такие слова, богатырь
Средней земли
Медлить не мог.
По кровавой кованой лестнице вниз,
В горловину
Ринулся он.
Заржавленные ступени
С грохотом пересчитал,
Пережабину поворотов крутых
Опрометью миновал.
А когда до самого низа дошел,
Осмотрелся и увидал
Темное в глубине
Огромное дома нутро,
Где просторно вихрю летать,
Где привольно ветру гулять.
Посредине
Сумрачного, как пещера,
О тридцати боковухах жилья,
В средоточии пространном его
Высился огромный утес.
Вырублена была
В том утесе
Просторная печь,
А в печи бушевал огонь,
Деревья горели, треща.
По левую сторону
В том жилье,
Дверью на ржавых петлях скрипя,
Провалом зиял железный чулан,
Что спальней хозяина был.
К косякам чулана того
Прикованные на цепях,
В колодках заклепанных,
В кандалах
Стояли Кюн Дьирибинэ-богатырь,
Владеющий Серо-стальным конем,
И, как солнце, блистающая лицом,
Прекрасная Туйаарыма Куо.
Тут посмотрел Нюргун,
Думая, какова же она?
Посмотрел на блистающую лицом,
Трепетную звонкой душой,
Как жаворонок в небесах,
Посмотрел на прекрасную дочь
Источника солнцерожденных племен —
Милосердного рода айыы-аймага
С поводьями за спиной;
Посмотрел
На прославленную в трех мирах
Синичку златогрудую ту,
Дорогую доченьку
Рода айыы,
Что живет с поводьями на хребте,
Поддерживаемый силой небес.
И увидел Нюргун Боотур
Невиданную красоту,
Неслыханную красоту,
Несказанную красоту.
Золотые ланиты ее
Рдеют, как заходящее солнце
На вечерней тихой заре.
Белеет ее лицо,
Как белое восходящее солнце
На утренней заре.
Просвечивает сквозь меха одежд
Лучистое тело ее;
Сквозь нежное тело ее
Стройные кости видны;
Видно сквозь тонкие кости ее,
Как играет, переливается в них
Желтый мозг золотой.
Черные, длинные брови ее,
Будто черные с серебром
Камчатские соболя.
Как из ости соболя-одинца
Подобранные,
Ресницы ее —
Синие — блестят.
Черные, сверкающие глаза
Прищуривает она.
Светлая улыбка ее,
Как весенняя степь в цвету...
А порой
Глаза округлив,
Как пламенем блеснет;
Белая шея у ней стройна;
Гордо, как белый стерх,
Голову держит она;
Как у лебедя на весенней воде,
Пла́вны все движенья ее.
Поступь у ней легка,
Тихая речь сладка;
Слово ее, словно песня, звучит.
Красивые губы ее
Красны, как ягодный сок.
Слово молвит,
Чуть приоткроет рот —
Ровными зубами блеснет.
Румянец на нежных ее щеках
Огненно-красных лисиц красней.
Черная волнистая коса у ней
В девять маховых саженей.
Такова она —
В трех мирах
Прославленная красотой.
Во всех краях,
На всех путях,
Все, чье сердце бьется в груди,
Услыхав о такой красоте,
Поневоле стремились к ней.
Величайшие богатыри
Населяющих мир племен
Подымались и шли в поход —
Состязаться из-за нее.
Вот как Нюргун предстала та
Несказанная красота —
Светлая духом,
Смелая сердцем,
Лучшая девушка
В трех мирах.
Словно рассвет
Весеннего дня,
Блистая, стояла она;
Словно ясный свет
Осеннего дня,
Все вокруг озаряя,
Стояла она.