Словно крылья гоголя по весне,
Ветер в ушах Нюргуна свистел.
Дивный конь
Широкой грудью своей,
Твердой, бронзовой грудью своей
Рассекал налетающий вихрь.
От ударов его копыт
Искры сыпались из кремня,
Грива черная на ветру
Клубилась тучею грозовой,
Кромсаемой молниями в высоте,
Пласталась, как темный дым;
Хвост, как длинная лодка
В быстрой реке,
Метался, бился, шипел,
Вспыхивая серным огнем,
Рассыпая синие искры окрест.
Этот конь,
Воспеваемый в олонхо,
Прославляемый далеко,
Поистине был могуч.
На грани летящих белых небес
Стоя рожденный
Конь Вороной
С юношей седоком на спине
В бескрайнюю ширь,
В непомерную высь
Торжествующего неба взлетев,
Ровно тридцать три
Ревущих дня,
Тридцать три
Вопящих ночи подряд,
Не отдыхая, скакал.
Мчался ввысь,
Устремлялся вниз —
На вершине плешивых гор;
Напрягая мышцы свои,
Ударяя копытами о скалу,
Опять в высоту взлетал;
По беспредельным степям
Широким наметом шел,
По перевалам крутым
Тропотой пробегал,
Топотал.
То он в высоту поднимался, кружа,
Тонко от нетерпения ржа,
То, словно четыре грома с небес,
С грохотом на землю ниспадал,
П
оверху, п
онизу он летел,
Днем и ночью неутомимо скакал.
Слетая с колен коня,
Восемь вихрей клубилось, гудя;
Хватаясь за гриву коня,
Семь безумных илбисов
Билось, вопя,
Под чугунной грудью коня
Серные мелькали огни…
Мерзлые деревья по следу его,
Поваленные скоком его,
Как шаманы тунгусские, под горой
Камлавшие, волосы растрепав,
Крутились по девять дней и ночей;
Сухие деревья в тайге,
Обрушенные копытом коня,
Прыгали и крутились за ним
Шесть дней и ночей подряд,
Словно Илбис Кыыса,
Хлопая в ладоши, вопя,
Прыгающая
В помраченьи ума…
Древние дерева,
Рухнувшие в тайге
От ударов его копыт,
Толпой голосящих старух
Выли, вопили вослед.
Конь летел могучей стрелой,
Пламенел
Падучей звездой;
Лишь на тридцать четвертый день
Понемногу сбавляя бег,
Стал среди равнины степной;
Всей глубокой утробой своей
Громко, радостно он заржал,
Горой в долине нагромоздил
Горячий, железный кал,
Широкую балку меж двух холмов
Потоком мочи затопил;
По воле всадника своего
Иноходью пошел не спеша,
Ровно, легко дыша.
А юноша Нюргун Боотур —
Как сел он,
Так и сидел в седле.
Только, — после скачки такой,
Не жужжал, не гудел
Осол Уола;
Над макушкой его головы
Не вопила в уши ему
Неистовая Илбис Кыыса,
Не били ему в лицо
Восемь гремящих вихрей степных,
Семь спутников безумных ее…
Семь илбисов — утихли,
Прочь отошли.
Юноша Нюргун Боотур,
Горделиво сидя в седле,
Сдвинул брови,
Прищурил глаза,
Осмотрелся по сторонам,
Сам на себя поглядел
И в удивленьи увидел он,
Что от шкуры лося,
Убитого им,
От самодельной одежды его
Не осталось на нем ни клочка;
Все сорвано ветром
В скачке лихой,
Остался он голым, как был…
Вот и вспомнил Нюргун Боотур
Обычай древних времен:
Прежде исполин-богатырь,
Вступив на грань трех миров,
Трех своих родичей-кузнецов
Просил изготовить ему
Несокрушимый трехслойный щит,
Четырехслойную
Кольчугу-броню,
Чтоб от вражеских топоров
Крепкая защита была.
Охваченный мыслью своей,
Подъехал Нюргун Боотур
К дому обширному своему,
К коновязи с медным столбом,
Где сидел, клекотал
Небесный орел.
Вошел он —
Старший брат-тойон —
С восьмихвостым
Священным ремнем в руке
В широкую дверь,
В просторный покой;
Младшему брату,
Младшей сестре
Сказал такие слова.
СТИХ 33
НЮРГУН БООТУР
Ну вот!
Ну вот!
Вы — зеницы моих очей,
Вы — десны белых моих зубов,
Златогрудые жаворонки мои!
Братец мой младший
Юрюнг Уолан,
Летающий высоко
На Мотыльково-белом коне!
И ты, сестричка моя,
Младшенькая
Айталыын Куо,
Красавица с восьмисаженной косой,
Желтое сокровище
Белых небес.
Жаворонок дорогой
Жарких весенних небес!
Слушайте парой своих
Растопыренно чутких ушей
Твердое слово мое:
Вспомнил я,
Что послан сюда
В необжитый Средний мир,
В долину дикой земли,
Властелина не знавшую до сих пор,
Для того, чтобы дать отпор
Налетающим сверху врагам,
Набегающим снизу врагам,
Истребляющим род уранхай-саха.
Я послан сюда
Защитить, оберечь
Добросердечные племена
Солнцерожденных детей
С поводьями за спиной.
А чем же сражаться мне?
Нет у меня
Ни меча, ни щита!
Не во что здесь на земле
Одеться, обуться мне!..