— Это правда? — воскликнул Рихард.
— Я всегда говорю правду, — ответила она, взмахнув своими длинными ресницами, и добавила: — Если особые обстоятельства не вынуждают меня лгать.
Эти слова она произнесла, словно думая о чем-то своем…
Рихард промолчал. Герда убрала свои руки, и у него возникло ощущение, будто она отдалилась от него.
И все же его захлестывала радость: Герда здесь, рядом!
"Сказать ей, как я провел эти два дня? — думал он. — Рассказать ли о митинге и о том, что там произошло? Впрочем, она наверняка знает об этом из газет. Все подробности, кроме одной: что я там тоже был… Нет! Не надо говорить на политические темы. И так из-за политики у нас была размолвка в самолете".
Молчание нарушила Герда. Она спросила:
— Так какие же у тебя планы на будущее?
— Сначала хочу осмотреться, — слегка пожимая плечами, ответил Рихард. — Увидеть нынешнюю Германию… как бы это точнее выразиться… в натуральною величину. Прежде всего, конечно, Мюнхен… А потом уже буду думать о работе.
— Имей в виду, что найти работу далеко не так просто, — заметила Герда.
— Да, ты говорила мне об этом в самолете. Но сейчас я думаю о временной работе. А осенью, возможно, поступлю в университет.
— Но ведь ты историк. Значит, окончил университет в Буэнос-Айресе?
— Если говорить откровенно, Герда, то не окончил.
— Почему?
— Как тебе сказать… Я выбрал себе узкую специальность — историю Германии. И решил, что лучше всего ее приобретать здесь.
— Ив какой же университет ты намерен поступать?
— В Мюнхенский. Или в Эрлангенский, это ведь недалеко от Мюнхена.
— Ну, ладно! — сказала Герда. — А пока мы теряем время. Поехали осматривать город. Только предупреждаю: по-настоящему осмотреть Мюнхен невозможно даже за месяц, не то что за несколько часов. По я надеюсь, что некоторое представление ты все же получишь.
— Это лучше, чем ничего, — ответил Рихард. — Да и к тому же мы будем вместе, а эхо для меня гораздо важнее любых достопримечательностей.
— Тогда поехали! — Герда повернула ключ зажигания. Тихо затарахтел мотор. Машина тронулась.
Рихард неотрывно смотрел в окно. Перед его глазами, казалось, оживали цветные фотографии из иллюстрированных журналов, которые он читал в Аргентине.
…Почему он остановил свой выбор на Мюнхене? Потому ли, что тут жил Клаус? Или потому, что город славился своим университетом? Или потому, что Баварию считал землей истинных немцев? Ведь не какой-нибудь другой город, а именно Мюнхен стал колыбелью национал-социализма!
Рихард смотрел в окно, даже забыв на какое-то время о сидящей рядом Герде. Мимо проплывали старинные дворцы, готические церкви, тенистые скверы, затейливые памятники. Попыхивая трубками или сигарами, на скамьях отдыхали старики в тирольских шляпах с перьями.
— Красивый город! — сказал Рихард, не поворачивая головы. — А как называется улица, по которой мы сейчас едем?
— Принцрегентенштрассе.
— А это что за громоздкое здание?.. Вон там, слева, мы его только что проехали.
— Хочешь посмотреть? — спросила Герда, выруливая к тротуару и останавливая машину. — Здание это, можно сказать, в какой-то мере историческое…
Они вышли из машины и вернулись к большому дому с колоннами.
— А почему оно вошло в историю?
— Гитлер задумал его как "Храм искусства". Но надо сказать, что фюреру не повезло с самого начала. Закладывая здание, он сделал три традиционных удара молотком, и рукоятка молотка сломалась…
— Тем не менее, — как бы возражая Герде, заметил Рихард, — здание очень красивое. Одни колонны чего стоят!
— Нам оно не нравится, — слегка передернув плечами, сказала Герда.
— Кому это "нам"? — настороженно спросил Рихард.
— Мюнхенцам, — ответила Герда, делая вид, что не замечает тона, каким Рихард задал свой вопрос. И добавила: — А насчет колонн… именно из-за них здание прозвали "Аллеей вареных колбас". Впрочем, о вкусах не спорят.
Рихарда резануло пренебрежение, с которым Герда говорила об этом здании. Но он промолчал. Какая, в сущности, разница? Осмотр города был для неге? лишь поводом увидеться с Гердой и пробыть с ней как можно дольше. Они вернулись в машину.
— Ay тебя есть какие-нибудь родственники в Мюнхене? — неожиданно спросила Герда, поворачивая ключ, который оставался в замке зажигания.
— Нет, — ответил Рихард, когда машина тронулась.
— А тот парень, который встречал тебя во Франкфурте… Он кто? Просто знакомый?
Этот вопрос удивил Рихарда. Значит, она все-таки успела увидеть Клауса перед тем, как исчезла?
— Да, и даже очень близкий. А ты что, знаешь его?
— Откуда мне его знать? — пожала плечами Герда.
— Видишь ли, — объяснил Рихард, — он довольно часто бывает в Аргентине. По делам банка, в котором работает мой отец. В Буэнос-Айресе мы и познакомились.
— Обрати внимание на этот дом, — торопливо сказала Герда, притормаживая машину. Тон у нее был такой, словно разговор о Клаусе уже не представлял для нее никакого интереса.
Рихард взглянул в сторону, куда указывала Герда. Они проезжали мимо массивного трехэтажного здания.
— А что в нем особенного? Что там помещается? — спросил он, когда Герда остановила машину.
— Сейчас? Обыкновенное музыкальное училище.
— Ну и что?
— Сейчас-то ничего! Но тебе как историку, наверное, интересно будет узнать, что именно в этом здании было подписано небезызвестное "Мюнхенское соглашение". Надеюсь, о нем-то ты слышал?
— Еще бы! — с обидой воскликнул Рихард. — Можешь не сомневаться! Англия и Франция удовлетворили тогда законные территориальные притязания Германии.
— За счет Чехословакии, — иронически проговорила Герда
— Я лично считаю, что за счет ликвидации несправедливости. Судеты — немецкая земля! — выпалил Рихард. И добавил: — А после войны снова восторжествовала несправедливость.
— И поэтому НДП требует восстановления Германии в границах тридцать девятого года? — спросила Герда, слегка прищурив свои голубые глаза.
"Стоп! — скомандовал себе Рихард. — Никаких разговоров об НДП!"
— Я, к сожалению, плохо представляю себе программу этой партии, — сказал он, разводя руками. — Но полагаю, что такую же позицию занимают очень многие немцы. Я, конечно, имею в виду патриотов.
— Честно говоря, мне не по душе патриотизм, который может привести к третьей мировой войне… Мой отец погиб в сорок пятом под Берлином.
— Прости меня, Герда! — Рихард дотронулся до ее руки. — Ты мне ничего не говорила о своих родителях.
— Отца я не помню. Но мать много рассказывала мне о нем. Он был типографским рабочим. Я его полюбила, так сказать, заочно. И возненавидела войну!.. Кстати, я до сих пор ничего толком не знаю о твоих политических взглядах.
"Осторожно, осторожно!" — мысленно приказал себе Рихард. Потом проговорил ни к чему не обязывающим тоном:
— Какие там взгляды! Просто я люблю Германию. А война… Нет, мне тоже не хотелось бы воевать.
— Если так, то мы с тобой единомышленники, — удовлетворенно проговорила Герда. — Но надо знать Германию, чтобы полюбить ее по-настоящему. Ты родился в Аргентине и прожил там всю жизнь. И Германия для тебя — понятие отвлеченное.
— Вот я и надеюсь, что ты меня просветишь, — сказал Рихард, улыбнувшись. — Между прочим, как ты думаешь, кто победит осенью на выборах?
— Трудно сказать… — уклончиво ответила Герда. — К тому же я не была в Германии больше месяца.
— Социал-демократы? Или, может быть, коммунисты? — не унимался Рихард.
— Будущее покажет, — коротко ответила она. — Не думаю, что коммунисты получат места в бундестаге.
— А НДП? — спросил Рихард.
— Возможно, — сказала Герда и, как бы прекращая разговор на эту тему, заключила: — Ладно, поехали дальше! — Посмотрела на часы и добавила: — У меня в распоряжении не так много времени. Как и полагается настоящим туристам, давай начнем осмотр с вокзала.
…Впрочем, у вокзала Герда даже не остановила машину. Когда они проезжали мимо этого мрачного здания, она сказала: