— Значит, вы даже не представляете себе, как выглядит страна, в которой родились?
— Как вам сказать… Я представляю себе Германию по фильмам… по книгам, по газетам и журналам. Использовал каждую возможность, чтобы расспросить о Германии тех, кто оттуда приезжал.
— И какое же у вас сложилось впечатление? — спросила Герда.
— Думаю, что Германия — лучшая страна в мире. Я, конечно, говорю о той части Германии, которая принадлежит немцам, а не русским… Скажите, как немка немцу, ведь я не ошибаюсь?
Он задал этот вопрос с особой, интимно-дружеской интонацией в голосе.
— Да, я, конечно, люблю Германию, — задумчиво ответила Герда, — хотя, если говорить откровенно, далеко не все там так уж хорошо.
— Не все? — переспросил Рихард. — А что именно вам не нравится?
— Я думаю, будет лучше, если вы увидите все своими глазами, а не моими.
— Но вы все-таки скажите! — продолжал настаивать Рихард.
Герда пожала плечами:
— Например, мне не нравится, что очень многие люди не имеют работы.
— Лодыри! Или коммунисты! — со злобой сказал Рихард и тут же стиснул зубы, поняв, что опять сорвался.
— Не думаю, что речь идет только о лодырях и коммунистах, — медленно проговорила Герда, как бы не замечая тона Рихарда.
В салоне самолета как-то разом потемнело.
Рихард взглянул в окно и увидел, что они летят сквозь тучи. Где-то в отдалении вспыхнул зигзаг молнии. Самолет тряхнуло. В течение нескольких секунд — они показались Рихарду вечностью, — самолет падал, точно потеряв управление. Рихард ощутил холод в груди.
Он не помнил, сколько прошло времени, прежде чем за окном снова появилось голубое небо: самолет преодолел облачность, "воздушную яму" и ушел от грозового фронта. Радостное чувство избавления охватило Рихарда, и он только сейчас ощутил плечо Герды, прижатое к его плечу.
— Успокойся, дорогая! — сказал он и провел рукой по ее шелковистым волосам.
Эти слова вырвались у Рихарда как-то неожиданно для него самого — несколькими минутами раньше он даже не решился бы обратиться к ней на «ты». Но именно эти слова вернули Герду к реальности. Она увидела себя как бы со стороны и, отпрянув от Рихарда, откинулась на спинку своего кресла.
— Боже мой! — проговорила она. — Мне показалось, что мы летим в пропасть.
Хотя Рихард был перепуган ничуть не меньше Герды, он проговорил небрежным тоном:
— Пустяки, Герда! Сама смерть вовсе не страшна. Страшно то, что из-за нее ты не сможешь осуществить свою жизненную цель.
— А какая у тебя жизненная цель? — тоже переходя на «ты», с легкой улыбкой спросила Герда.
— Моя цель? Борьба.
— С кем? Во имя чего?
— Я хочу выполнить свой долг. Долг немца, — ответил Рихард и тут же торопливо добавил: — Я имею в виду укрепление нашей республики.
Он умолк и нежно провел ладонью по руке Герды, лежавшей на подлокотнике, который разделял их кресла.
— Испугалась? — спросил он ласково.
— Немного, — ответила она. — А ведь ты мне так и не сказал, что будешь делать в Германии.
У Рихарда внезапно появилось желание сказать этой девушке все: и то, что его давно уже влечет земля предков, и то, что ему надоела жизнь в Аргентине, опостылели улицы с их цветным сбродом и крикливыми толпами.
Но все же он сдержался. Излишняя откровенность была бы сейчас ни к чему.
— Ты веришь в судьбу? — неожиданно спросил Рихард.
— В судьбу? — чуть насмешливо переспросила Герда. — В каком смысле? В мистическом?
— Сам не знаю в каком. Но я это представляю себе так. Существуют два человека, не имеющие никакого понятия друг о друге. Они разделены границами, физическими барьерами, политическими взглядами и кто знает еще чем… И в одном случае из десяти тысяч самые невероятные обстоятельства вдруг сводят этих людей. А встретившись, они сразу осознают, что предназначены друг для друга.
— Как это понимать? — удивленно вскинув брови и широко раскрыв голубые глаза, спросила Герда.
— Не знаю. Предназначены, и все тут! Может быть, им суждено стать верными друзьями… а может быть, и в ином смысле, если речь идет о мужчине и женщине.
— Мистика! — сказала Герда, негромко, рассмеявшись. — Все это чистая случайность, судьба тут ни при чем.
— Пусть так, — согласился Рихард, — речь идет в конце концов не о терминологии. Но я все же убежден, что есть какая-то необъяснимая закономерность в том, что мы оказались в одном самолете, что ты сидишь рядом со мной и что мы вместе пережили серьезную опасность.