Я поинтересовался у Кейтеля, каково его мнение об обвинительном заключении, с которым он имел возможность в спокойной обстановке ознакомиться. Параграф, в котором шла речь об ответственности всех членов группы заговорщиков, был выделен карандашом, а на полях имелось его замечание об исполнительности как средстве оправдания:
— Ради Бога, разъясните мне, каким образом мне может быть предъявлено обвинение в развязывании захватнической войны, если я служил не более чем рупором для выражения волеизъявления Гитлера? Как начальник штаба я никакими полномочиями не обладал, я не имел командной власти — никакой. Я должен был лишь спускать штабу его исходившие от него приказы и следить за их исполнением. О его планах в целом я не имел понятия, он исключил все сомнения на тот счет, что в сферу моей компетенции входили исключительно военные вопросы. Предположительно, он стремился, как мне становится теперь понятным, к тому, чтобы все его министры не выходили за рамки своих прерогатив, чтобы никто не имел возможности составить себе цельное представление об его планах. Теперь многое стало мне понятным из того, во что я по глупости своей не вникал, к примеру, вопрос о назначении нового главнокомандующего в 1940 году. Когда генерал фон Бломберг повел себя не лучшим образом в известных всем обстоятельствах (детали милостиво прошу позволить мне опустить), Гитлер потребовал от меня предложить кандидатуру его преемника. Я предложил Геринга, однако он счел его неспособным быть верховным главнокомандующим. И решил сам подобрать кандидата на эту должность. Тогда я не мог понять почему, поскольку полагал, что у него полно забот и по остальным государственным вопросам. Но сейчас понял, что он имел свои собственные планы, которые не рисковал доверить никому.
Обвинения против меня ужасны. Поверьте, стоило мне иногда присмотреться к тому или иному развитию событий, у меня в глазах темнело. Но что я мог предпринять? У меня оставались лишь три возможности: а) отказ выполнять приказы, что было равносильно гибели; б) уйти со своего поста или в) покончить жизнь самоубийством. Трижды я был готов принять решение уйти со своего поста, но Гитлер давал мне понять, что расценит мой уход в военное время как дезертирство. Что я мог поделать?
Преследование евреев? Все, что было в моей власти, так это оградить армию от проведения антисемитизма в жизнь. Когда после принятия «нюрнбергских законов» евреи постепенно лишались собственности, избирательного права, я убеждал фюрера из соображений морального порядка не изгонять из армии заслуженных солдат. Он согласился со мною. Но все, что лежало вне войсковых рамок, естественно, в мою компетенцию не входило. Разумеется, впоследствии мне стало известно, что даже солдаты — герои Первой мировой войны, имевшие награды, подвергались остракизму, но разве я мог что-то изменить?
Кейтель заявил, что «чувствует себя, как рыба в воде». Перед проведением тестирования IQ он привел в порядок свой стол, прибрал в камере, высказал отдельные замечания по поводу допроса, который незадолго до этого закончился.
— Мне задали дурацкий вопрос: «А вы сами выразили протест против пресловутого решения генштаба, заведомо зная, что оно означает войну?» Разумеется, никаких возможностей протестовать у меня не было. Да и как вообще офицер может протестовать? И, конечно, ответ на все подобные вопросы мог быть лишь один — «нет». Офицер не имеет права подняться с места и выразить свое несогласие с решением вышестоящего начальника! Мы можем лишь получать приказы и их выполнять. Я понимаю, что это вас не волнует, поскольку вам-то на допросы ходить нет нужды, но подумал, что вас это заинтересует как психолога. Трудновато американцу понять приученного к дисциплине и повиновению пруссака.
После того как Кейтель заявил, что готов, мы приступили к тестированию. Он продемонстрировал свою готовность к сотрудничеству и весьма ревностно прислушивался к моим похвалам. Тест на результативность Кейтель воспринял весьма серьезно. При проведении теста на исключение и выделение существенных признаков он аккуратно откладывал использованные карточки стопкой в одну сторону, каждый раз удаляя ненужные из рабочего поля и освобождая место для следующего задания. Постепенно он начинал верить в объективность тестирования, по его мнению, именно эти методы куда интереснее той «бредятины», используемой соответствующими службами вермахта.