Нам дали разрешение на взлет, катер отвалил от причала, торжественно выплыл в черноту и пустоту. Наверное, там было красиво. Величественно. По уму, я должна была разинуть рот и глазеть, благоговея. Но я сопела, моргала и злилась. Бедняга Тэй что-то умное твердил про особенное место всякого габа, про тоннельные переходы и разгонные возможности пространственных аномалий, которые в универсуме все на учете и каждую удобную, как надстройка, венчает габ. Я не слушала и не смотрела. Лучше бы он соврал. Ну почему этот умный дурак не соврал, когда стоило бы? Теперь я сижу и думаю: он тут распинается потому, что ему занятно наблюдать выбор Дрюккеля. Я – типичный пример. Вот так. Дура с упрощенным контрактом типа три. Сколько раз я твердила себе, что верить людям – больно. Что каждый раз мне попадаются исключения из правил, и худшие. Этот тип с красивыми глазами и приятным голосом – тоже исключение. Он внутри холоднее универсума. Он не врал про психолога и хобби. Он никогда не задаст вопросов, потому что ему не интересны ответы. Ему занятна лишь моя реакция на новое.
– Сима, хватит злиться, – тихо попросил Тэй, когда катер снова замер у причала. – Ты просила. Я сказал. Тебе нельзя угодить.
– Три часа прошли? Тут время в каких часах вымеряется?
– Осредненных, – вздохнул он. – Все служащие знают время, если хотят знать.
– Значит, прошли.
– Мы не пойдем в бар, – догадался всезнайка. – Тогда давай прогуляемся до твоего служебного транспорта. Хочу глянуть вживую. Признаю, я не видел подлинных «Стрел» очень давно. Легендарный корабль, почти неограниченные возможности на малых дистанциях. Пожалуйста.
Я повелась на «пожалуйста», как дитя – на порцию эскимо. Повела хитрого дядю маньяка в темный сарай сама. Дядя маньяк сопел, как я недавно. Предвкушал. Добравшись до седьмого причала, я испытала ни с чем не сравнимое удовольствие. Как у Тэя вытянулось лицо… А как он рот раскрыл и икнул!
– Это же хлам, – отмолчав свое, сообщил он.
Хорошо не понимать ничего в их технике. Я посмотрела на корабль. Вроде слегка похож на пепелац из старого советского фильма. Очень маленький. Пузатенький. Смешной. Можно звать его «Апельсинчик», он рыжий от ржавчины или загадочного налета.
– Немедленно нажми сюда, – велел Тэй, поворачивая мою руку запястьем вверх и показывая на точку пульса. – Скажи: заявляю габариусу о несовпадении транспортного средства с указанным в акте. Живо!
Я исполнила. Довольно долго ничего не происходило. Затем в голове щелкнул ответ.
– Он сказал, что внес изменения, – хихикая и рассматривая «Апельсинчик», сообщила я. – В акт. Сразу. Что комиссия все решит без меня по делу о хищении. И мне дали сто грамм золота за бдительность. Черт, а я думала, тут не воруют… Это же коррупция. Это же я дома, блин! Это же жизнь есть и в универсуме.
Меня трясло от хохота, Тэй смотрел и каменел лицом, затем принялся суетиться, нашептывая про шок и ослабленный метаболизм. Зря. Мне как раз стало, наконец – взаправду хорошо. Мир не идеален. Мой габариус Чаппи – он и есть дешевая, распоследняя квиппа. Галка, намалеванная на заборе следом за словом из трех букв. Это он ничтожество, а я… Еще посмотрим.
– Новый корабль не выменять на это? – стараясь не показать издевку, серьезно спросила я. – Ма-аленький такой. Катерок.
– На это? – Тэя аж перекосило. – Никогда. Ты заперта в габе, выхода нет. Сочувствую. При контракте трешке без жалования можно мечтать лишь о несбыточном чуде сектора ИА. Но лучше не мечтай, глупо. Там не соглашаются открывать люки после гибели расы кэф. Никому не открывают.