– Именно шлак, плохо, – выдавил габрал. Жестом выставил Гюль за дверь. Она показала фигу – у меня в голове отрыла жест? И осталась сидеть. Рыг выпятил челюсть еще страшнее, но стерпел. – Альг сам связался с нами два цикла назад. В предельно закрытом режиме, мы долго не знали, что работаем именно с ним. Речь шла о возможном нарушении стабильности сил универсума. Этот сейф не должен был достичь места назначения с содержимым. Все шло штатно, но империя досрочно уволила габрехта, прикрывая свою игру. Мы не успели допросить, он уже за барьером, в зоне вашего неприкасаемого детсада, – скривился Рыг. – Сейф вскрыли до нас. Альг вроде бы один и успел сообразить, кто в игре. Мы два дня назад строго рекомендовали ему уходить в габ-центр. Он предпочел догнать тот корабль и уничтожить содержимое. Это все. Каждый выбирает сам. Я бы тоже довёл дело.
– Что такое шлак?
– Разберёшься. – Габрал встал, неодобрительно потрогал близкий при его росте потолок и ссутулился. – Ты в отпуске до выздоровления. Советую старательно забыть лишнее. Прекратить бессмысленные страдания. Избавиться от нахлебников.
Гюль уже привычно фыркнула – вероятно, так она реагирует на любые слова габрала. У меня на спине вздыбился морф. Вот уж кто не считал себя нахлебником!
Сверхсекретный минотавр отбыл в свой хренов лабиринт. Мы остались одни. Я всхлипнула. Гюль поддержала. Рассекреченный морф обнял нас и тоже дрожал. Сочувствовал…
История четвертая
Кое-что о чудесах
Худший день закончился слезно и мрачно. Паршивее всего то, что следующий за ним не стал лучше, я проснулась и сразу это поняла. Как будто в мире что-то хряпнуло – и по нему пошла трещина. Сколько я ни старайся делать вид, что универсум целенький, смотрю исключительно на эту трещину. Тошно мне. Стоит перед глазами казнь, режет нервы собственное бессилие и выбешивают до невменяемости пояснения минотавра, ничего не поясняющие, зато очень спокойные. Это его: «В шлак, плохо». Поставил квиппу, гад. Припечатал где-то в отчете начальству: союзник Альг был полезный, но весь вышел. Спасать не стоит, это невозможно.
Не могу ничего забыть. И хуже, не хочу. Раз невозможно спасать, значит – еще жив? Был бы мертв, так бы мне и сообщили: мол, скончался, мы ему посмертно благодарны. Я провернулась ужом с правого бога на левый и дальше по кругу. Тошно. Неужели здешние габ-безопасники взяли да и бросили человека? Которого уродовали и убивали у меня на глазах так, что никто бы не выжил. Хотя тут все не вполне люди, если по земным меркам. У Гюль вон – живучесть минотавру на зависть. Зря она, что ли, ползла под крышу, когда надумала самоубиться? Она спонтанная, но и расчетливая. Интеллект запросто не отрубишь. Посчитала, наверное. Высоту там, скорость, ускорение… Я слова кое-как помню, а она навигатор, она весь смысл сечет.
Кот сегодня серый – тоже переживает. Лежит возле бока и упрямо делает вид, что никакой он не морф. Просто спит тут и вот-вот пойдет лакать молоко.
– Ты чем питаешься, Гав?
– Мр-яу, – он открыл верхний непарный глаз и снова закрыл.
Типа – будь спокойна, дорогая хозяйка, я разберусь сам, надою молоко и воспитаю мышей.
В дверь сверхделикатно поскреблись. Не дожидаясь моего «иди к черту» проникли. Телепает меня Гюль, зараза, без всякого зазрения совести. Завтрак принесла. Поднос купила цветной. Суфле перевалила в миску из «Дна». Тоже устала от серости. Сама такая важная, прямая. Косы все расплела, соорудила на голове чалму из собственных роскошных волос.
– Утро, – поприветствовала я, проглотив первую порцию суфле и слово «доброе».
– Ты не так на мир смотришь, как я, – тихо сообщила Гюль, пристраиваясь на краешек кровати. – Я всю жизнь жила и было вокруг сложно, многослойно, неоднозначно. Я старательно себя обманывала. Снаружи никто не обманет так, как я сама изнутри, понимаешь? Все так делают. Так удобно, так принято. Вот ты про меня подумала: дура и ходит строем за божественным. Только я не дура. Я умная ходила. Я сама старательно не слышала, что меня не уважают. Я сама усердно не видела, что наш прайд давно стал… не тот. Клонировать людей можно, а вот восстановить то, что однажды объединило наших предков, наверное, нельзя. Может, моя первая версия правда безумно его любила. Может, его первая версия стоила этой любви. Но пока ты не посмотрела на меня и не пожалела меня, я не хотела ничего знать. Ты смотришь на мир, как будто он совсем простой. Ты видишь его, как в первый день. Для этого вас и привозят, настоящих. Если могут найти и выбрать. Свежий взгляд.