Замирает перед поворотом. Враг там. Мимолетная нерешительность овладевает телом, и Шайль приходится закусить губу. Выставить нож перед собой, задрать ствол револьвера.
Выдох сливается с шагом. Волколюд метит прикладом в лицо, удар проходит вскользь, оставляя на виске ссадину. Лезвие ножа влезает под челюсть. Шайль оставляет клинок в ране — хватает противника, прижимает к себе, вгрызаясь в шею с удобной стороны. Рвет, глотает, давится кровью и жестким мясом, пятится обратно за угол. Винтовка мешается, повиснув лямкой на плечах умирающего.
Тело обмякает под ногами Шайль. Она утирает губы, сплевывает. Осторожно выглядывает: там пока никого. Только пустой тоннель, освещаемый кристаллами.
«Левиафан» ныряет в кобуру. Отобрав у мертвеца «Шпалу» и горсть патронов к ней, Шайль торопливо заряжает винтовку. Выдыхает.
Во рту чужой вкус, чужой запах. Грудь болит, но теперь уже не болью смертельной раны — а досаждающим нытьем плоти. Орган сросся быстро. Даже безмордые способны хорошо регенерировать, если есть мясо.
Шайль выходит из-за укрытия, бредет под сырыми сводами, упирая приклад в плечо. Мелькнувшая тень — «Шпала» содрогается в руке, детектив передергивает затвор, донаводится.
Волколюд спрятался за одним из ящиков. Рассмотреть оружие не удалось, но времени осторожничать у Шайль нет. Она продолжает идти, держа укрытие на прицеле.
Ей нужно действовать так быстро, как возможно. Канал нечистот разделяет ее и цель, но прыгать еще раз — самоубийство. Саднящее плечо напоминает об этом.
Шайль нервничает. Делает выстрел, готовит винтовку к следующему. Сидящий за ящиками не показывается. Детектив с раздражением стреляет снова, отступает в одну из ниш, уходя с линии огня. Пока патроны входят в «Шпалу», Шайль восстанавливает в голове картинку тоннеля. Она видела, откуда прибежал противник. Она знает, где он сидит. Она его убьет.
Нужно просто сойти с ума. Попрощаться с жизнью и идти навстречу смерти. Шайль выходит из укрытия, поворачивается боком — если выстрел будет, то пусть придется хотя бы на защитные пластины в куртке.
Девушка отключает эмоции. Отключает мысли. Она двигается, зная, что каждый шаг может стать последним.
Волколюд высовывается из-за ящика. Два стрелка встречаются. Шайль быстрее, и все же получает заряд картечи. Бедро взрывается болью. Девушка скрежещет клыками, передергивает затвор и на всякий случай стреляет в упавшее тело еще раз.
Торопливо ковыляет дальше. Рана несмертельная, нужно добраться до следующей жертвы…
Шайль никогда не нравились перестрелки. Это глупая мальчишеская игра, в которой побеждает какая-то таинственная тактика. Иногда и рефлексы, и скорость. Но детектив чувствует, что последнего недостаточно, чтобы выйти «сухой из воды».
Одежда пропитывается кровью. Еще одна стычка — и рука Шайль слабеет. Шальная пуля разорвала мышцы, но у детектива нет времени. Она стреляет, бежит, игнорируя боль, отнимает жизнь, побеждая лишь за счет подготовки.
«Шпала» опустела. Трофейный дробовик, двустволка «Очкарик», продержался два выстрела. Шайль вновь сжимает «Левиафан М-3». Заляпана кровью, истощена. Девушка путается, она не понимает, что делает здесь, в этом непонятном вонючем месте. И все равно стреляет.
— Жми суку! Не давай ей высунуться! — орет кто-то, но Шайль не слышит.
Она даже не понимает, что по ней пытаются вести огонь на подавление: детектив рвется навстречу пулям, уже не обращая внимания на раны. Револьвер увесисто дергается в руке. Стрельба перестала быть прицельной, превратившись в хаотичное уничтожение всего, что попадется под мушку.
— Умрите наконец! — рычит Шайль.
Девушка не понимает, что тело работает на пределе. Она лишь чувствует, что стала сильнее, быстрее… Она чувствует удачу. И потому бросается ногами вперед, вминая тело волколюда в кирпичную стену. Парень пытается схватить ярко-красные кроссовки, навести слишком длинный дробовик, но несколько быстрых выстрелов делают из его груди набор дырок.
Шайль грызет, поедает, снова и снова отталкивая любящие объятия смерти. Она чувствует себя карателем и старается больше ни о чем не задумываться.
«Левиафан» скоро опустел. Волколюды перестали верить в силу перестрелок. Теперь на Шайль выпрыгивают звери. Но в ближнем бою детектив ведет себя уверенно.
Показался козырь. «Соловей». Он длинной очередью раскрошил волчью морду, приблизившуюся слишком близко. Шайль вырвала клыками кусок плоти, проглотив вместе с шерстью.
— Пиздец!
Они в отчаянии. А Шайль впервые по-настоящему остро ощутила, что дает военная подготовка волколюду. Между ней и нормальными сородичами оказался разрыв. Слишком большой, чтобы девушку можно было легко прикончить. Но дело не только в этом.
Удача. Пули ни разу не задели сердце. Не попали в голову. Шайль давала им возможность, подставлялась, но жертвы этим не воспользовались. Отчасти детективу было досадно.
Она спасла Освобождение, встретившись с мэром. Город теперь всяко выживет. Но Шайль не чувствовала, что должна выжить вместе с ним. Девушка зарыдала, когда последний волколюд рухнул перед ней на камни. Его голова разбита о стену. «Соловей» пуст. «Левиафан» тоже. И Шайль вместе с ними.
Детектив опускается на колени. Почти что падает на них. Дрожащими руками сминает футболку мертвеца. Хнычет. Стискивает челюсти, не решаясь в очередной раз отдаться пиршеству.
Но тело слабеет. Песок утекает, забирая с собой время. Шайль грызет, сдерживая порыв тошноты. Со слезами на глазах запихивает куски мяса в рот. Заставляет себя глотать. Кашляет. Утирает кровь и слезы.
Почему она безмордая? Почему из всех братьев и сестер только она? Это похоже на издевательство.
Шайль поднимается. Пошатываясь, бредет к толстой металлической двери. Хватается за холодную ручку. Не узнает собственную руку. Заляпанная кровью, с кусочками мяса под ногтями, на которых когда-то был глянцевый черный лак.
Это и правда она? Сутулая фигура в лохмотьях, провонявшая кровью, со слезами на глазах собирается войти в комнату к последнему злодею в своей карьере?
— Возьми себя в руки… — шепчет Шайль.
Дверь ржаво скрипит. Освобождает проход. Детектив бредет мимо полок с музыкальными кристаллами. Потерянно озирается, пытается обнаружить Хойка. Темно. Слишком.
— Ты наконец-то пришла.
Шайль дергается от чужого, но знакомого голоса. Он скачет от стен большого помещения, освещенного недостаточно, чтобы разглядеть хоть что-то за стеллажами.
— Где ты?.. Гириом?.. — детектив привычно хватается за опустевший револьвер.
— Скоро увидишь. Скажи сначала, понимаешь ли ты, что делаешь?
Девушка жмется к стеллажу с кристаллами. Напрягает глаза. Перед взглядом все плывет, тело наполнено болью, усталостью и страхом.
— Гириом, что ты тут делаешь? — Шайль бредет все глубже в комнату. — Где Хойк?
— Хойк мертв. Ты ведь этого хотела? Только проблема не в нем. Он был прикрытием для поставок. Мы накопили достаточно, и Хойк уже не нужен.
Голос волколюда… он звучит рядом — но это иллюзия. Детектив крепче сжимает рукоять револьвера. Она знает, что оружие разряжено. Но это просто привычка.
— Не молчи, Шайль. Я хочу пообщаться с тобой.
— О чем?
— Например, об идее. Моя идея — подарить городу освобождение. Сделать его достойным местом для каждого зверолюда. А в чем твоя идея?
— Не допустить войны, — детектив замирает возле полки, пытаясь увидеть во мраке Гириома. — Ты же понимаешь, что люди не позволят поменять Освобождение?
— Ради этого ты рискуешь? Жизнь — это ведь не череда побед и поражений, милая. Это идея, смысл, а не красивый послужной список и пособие по инвалидности. Понимаешь? Идея не может идти вразрез с жизнью.