Этот процесс объясняет, почему термины, описывающие боль, почти всегда описывают ее внешние причины. Английское слово pain происходит от греческого и латинского слова, означающего наказание[6]. Острая боль – это боль, вызванная острым предметом, тупая боль – тупым предметом. Боль может быть разрывающей или пронзительной, головная боль может колоть. Мы часто спрашиваем о чувствах, задавая вопрос: «На что это похоже?» – и ответ обычно относится к внешнему состоянию, которое часто вызывает аналогичный внутренний эффект. Так, человек, которому улыбнулась удача, может сказать: «Я чувствую себя, словно выиграл миллион долларов». Стандартной литературной практикой является рассказ о чувствах путем описания условий, которые, вероятно, вызовут аналогичные чувства. Китс сообщил о том, что он почувствовал, когда впервые прочитал «Первый взгляд на Гомера» Чепмена, следующим образом:
Вербальная общность может также обойти ограничения, налагаемые приватностью, используя побочные реакции на стимулы, которые человеку предстоит научиться идентифицировать или описывать. Например, можно заметить не только то, что ребенок получает болезненный удар, но и то, что он плачет. Тогда личные стимулы, управляющие реакцией «это больно», с меньшей вероятностью будут описаны терминами, которые сначала описывали бы внешние. Точно так же, хотя общество может научить ребенка говорить: «Я голоден», потому что известно, что ребенок долго не ел, оно с гораздо большей вероятностью воспользуется сопутствующим поведением: заметит, что ребенок быстро реагирует или жадно ест, когда ему дают еду. Затем ребенку говорят, что он голоден, и ребенок может усвоить выражение «я голоден» по отношению к побочным личным стимулам, к которым вербальная общность прямо подобраться не может.
Термины, обозначающие эмоциональные или мотивационные состояния, часто показывают некоторую связь с внешними обстоятельствами, вызывающими их. Например, мы чувствуем огорчение в первоначальном смысле «горечь» или волнение в смысле «волна», но эти слова могут быть не более чем метафорами. Мы не напряжены в прямом смысле слова «напряжение» или подавлены в прямом смысле слова «давить». Возможно, эти слова возникли при обстоятельствах, не связанных с поведением или чувствами. Почти все термины, описывающие эмоции, не имеющие прямой отсылки к побуждающим условиям, изначально были метафорами.
Хотя вербальная общность решает проблему личного пространства таким образом и добивается успеха в обучении человека описывать многие состояния своего тела, эти описания никогда не бывают полностью точными. Врач допускает значительную свободу в описании пациентом своих недомоганий и болей. Трудность не в том, что пациент не получает стимулы совершенно четким образом, а просто в том, что он никогда не подвергался условиям, при которых он научился бы адекватно их описывать. Более того – и это очень важный момент, к которому я вернусь позже, – первоначальные биологические функции, ответственные за эволюцию нервной системы, не привели к созданию системы необходимой вербальной общности. В результате мы склонны не доверять описаниям личных ощущений, особенно когда это имеет другие последствия – как, например, при симуляции болезни.
Сообщения о поведении
ТЕКУЩЕЕ ПОВЕДЕНИЕ. Вопрос «Что ты делаешь?» запрашивает информацию, которая может быть вполне очевидной, но в данный момент недоступной для спрашивающего, если он, например, разговаривает по телефону, находится в темноте или за углом. Лексика, в которой дается ответ, может быть усвоена, когда поведение видимо для всех собеседников, и поэтому вербальная общность не имеет ограничений. Описания могут ограничиваться топографией («Я машу рукой») или включать воздействие на окружающую среду («Я пью воду из стакана» или «Я пришиваю пуговицу к рубашке»). Проприоцептивные стимулы доминируют, когда человек описывает свое поведение в темноте, но они тесно связаны с открытыми стимулами, используемыми вербальной общностью при обучении. Вопросы такого рода задаются потому, что ответы на них важны для окружающих, но, как мы увидим позже, они также становятся важными и для самого говорящего, причем именно так, чтобы сохранить их точность.