Мистический опыт
За пределом «чистой молитвы» начинается «духовная молитва», которая есть схождение ума в состояние глубочайшего покоя и тишины. В этом состоянии ум становится свободным от всяких движений: «Когда разум бывает совершенно без мысли или помысла, это молчание разума, а не чистота молитвы. Одно дело чисто молиться, и совершенно другое – чтобы разум был умолкнувшим от всякого блуждания... и чтобы оставался без движений».[1358] За пределом чистой молитвы, говорит преп. Исаак, «будет уже изумление, а не молитва, потому что все молитвенное прекращается, наступает же некое созерцание, и не молитвой молится ум... Молитва есть сеяние, а созерцание – жатва, при которой созерцающий приводится в изумление неизреченным видением того, как из малых и голых посеянных им зерен вдруг произросли перед ним такие прекрасные колосья. И он в собственном своем делании пребывает без всякого движения...»[1359] Высшие мистические состояния – созерцание, озарение, откровение, прозрение, изумление – являются плодами молитвы, однако не суть молитва; когда человек достигает их, молитва прекращается: «По временам... молитва частично остается, однако ум уводится от нее на небо, словно пленник, и слезы, словно источники воды, льются и орошают все лицо вопреки воле его. При этом сам человек покоен, безмолвен и внутри себя наполнен изумленным видением. Весьма часто не позволяется ему даже молиться, и поистине это есть то прекращение , которое выше молитвы: оно заключается в том, пребывает в постоянном изумлении перед всяким созданием Божиим... Блажен, кто вошел этой дверью на собственном опыте! Слишком бессильна вся сила чернил, букв и словосочетаний, чтобы выразить наслаждение этой тайной».[1360]
«Опьянение» любовью Божией
Тема «трезвого опьянения» – одна из центральных в восточно-христианской мистической традиции начиная с Оригена и св. Григория Нисского. Описывая состояния мистического восторга и изумления Богом, преп. Исаак нередко пользуется символикой вина и опьянения: «...При сильном и божественном вожделении... начинает возбуждаться к божественной любви и сразу опьяняется ею, как вином; расслабляются члены его, мысль его пребывает в изумлении, сердце его отводится в плен к Богу; и таким образом, как сказал я, уподобляется он упившемуся вином».[1361] Символика вина и опьянения, в свою очередь, перерастает в евхаристическую символику. По преп. Исааку, любовь Божия является пищей и питием, хлебом и вином, которых ежечасно причащаются любящие Бога: «Кто обрел любовь, тот каждый день и час вкушает Христа и делается от этого бессмертным... Блажен, кто вкушает от хлеба любви, который есть Иисус... Любовь есть царство; ее Господь таинственно обещал апостолам, что вкусят ее в Царствии Его. Ибо что означает сказанное Да ядите и пиете за трапезою Моею в царстве Моем,[1362] если не любовь? Любви достаточно, чтобы напитать человека вместо пищи и пития. Вот вино, которое веселит сердце человека.[1363] Блажен, кто испил этого вина! Испили его невоздержанные – и устыдились; испили грешники – и оставили пути преткновений; испили пьяницы – и стали постниками; испили богатые – и возжелали нищеты; испили убогие – и обогатились надеждой; испили больные – и стали здоровыми; испили невежды – и умудрились».[1364]
Вера и знание
Представляет большой интерес учение преп. Исаака о разных видах и степенях знания, а также о соотношении знания и веры. По преп. Исааку, знание и вера являются двумя противоположными путями: первое ограничено рамками естественного закона, вторая имеет безграничный творческий потенциал. В этом смысле «вера выше знания»,[1365] и путь к Богу рассматривается как путь восхождения от знания к вере. Однако знание бывает разных видов. Есть «мирское знание», способствующее развитию человеческой цивилизации. Есть «душевное знание», которое укрепляет в человеке веру, однако еще далеко отстоит от совершенства. Наконец, есть высшая форма знания – «духовное»: это то мистическое состояние, которое за пределами рационального познания и за пределами аскетического делания. «Духовное знание» выше «веры от слышания»:[1366] оно порождается этой верой, но и порождает некую новую, высшую форму веры. Оно есть синоним «созерцания», или «созерцательной веры», и является даром Божиим: «Это духовное знание... дается, как дар, деланию страха Божия. Когда исследуешь внимательно делание страха Божия, тогда найдешь, что оно есть покаяние. И духовное знание, следующее за ним, есть то самое, о чем мы сказали, что залог его приняли мы в Крещении, а дарование его принимаем покаянием. И дарование этого, о котором мы сказали, что принимаем его покаянием, есть духовное знание... Духовное же знание есть откровение сокровенного. И когда ощутит кто сие невидимое и во многом превосходнейшее, тогда принимает оно от этого название духовного знания, и в ощущении его рождается иная вера, не противоположная вере первой, но утверждающая ту веру. Называют же ее верой созерцательной. Прежде был слух, а теперь созерцание; созерцание же несомненнее слуха».[1367]