— Ну, слушай. Жил да был Бьорн-бродяга…
*
Жил да был Бьорн-бродяга, и был он влюблён в одну лишь дорогу, что вела его всё дальше и дальше по миру и никогда не заводила дважды в одну деревню. Ни храбростью он не отличался, ни хитростью, но в груди у него билось доброе сердце, и всё, чего он жаждал — так это наблюдать за миром и всеми его чудесами. И довелось ему оказаться в одном селении, что стояло на самом краю тёмного, густого леса. Слыхал он, что всякий путник, ушедший с тропы в том лесу, не возвращался более, а те, что вернулись, ступили лишь одной ногой, и потому зло не завладело ими целиком. Наслушался Бьорн кабацких баек о лютых зверях с глазами человечьими и клыками белыми, как свет луны. Но не внял он угрозам страшным и пошёл в лес, и свернул на тропинку тёмную, заросшую. Шёл он долго и упрямо, не оборачиваясь назад — любопытно ему было, правду ли твердят местные пьянчужки. Шёл он час, и два, и три, и собрался уж было разувериться в россказнях местных, да только откуда ни возьмись появилось трое волков, крупных и клыкастых, точно медведи, и с глазами умными, как у человека. Не трогали они его, не угрожали, а только увели его вглубь тёмного леса и вернуться не дозволили.
Провели его волки по проходу меж ветвей, узкому да колючему, и носами указали на едва заметную маленькую норку. Думал Бьорн, что не пролезет, уж больно узким казался ему вход, да только смог он войти внутрь, и оказался не в маленькой норке, а в длинном-длинном проходе, уходящем, казалось, в самые недра земли. И привёл его тот проход в огромный холл, а там волков видимо-невидимо, молодые и старые, крупные и не очень, но все как один умными глазами глядели да поскуливали, будто общались между собою.
Стоял Бьорн один человек среди сотни волков, и не мог наглядеться, до того дивными казались ему эти создания, до того непохожими на обычных лесных хищников. Всё вокруг разглядывал Бьорн, точно ребёнок на празднике, а тем временем волки притихли, расступились, и перед бродягой оказался зрелый волк. Шерсть его была подёрнута сединой, а глаза выдавали мудрость веков. Вожаком он был в своей стае, и потому Бьорн уважительно склонил голову, прижав раскрытую ладонь к тому месту, где отчётливее всего был слышен стук его доброго сердца.
— Как посмел ты, чужак, ступить в наш лес? — провыл волк, да так, что Бьорн понял каждое его слово.
— Не хотел я гневить вас, да только страшно любопытно стало, отчего никто тропою этой не ходит.
— Было страшно любопытно, а станет просто страшно, ибо всякого, кто нарушит священный мир меж людьми и волками, ждёт смерть, — отчеканил вожак уставшим голосом. Не любил он проливать кровь понапрасну, да только закон был непреложен. Не было ходу смертному обратно, покуда стая не уверится в том, что сокроет он тайну о зверях волшебных.
— Да как же так? Я ведь зла вам не желаю и в лес ваш с миром пришёл!
— А коли зла не желаешь, так оставайся среди нас, стань одним из нас, как велит древний обычай, — выступила вперёд молодая волчица.
— Но ведь у меня там жизнь своя, человеческая… — попытался воспротивиться Бьорн.
— Да будет так: проживёшь подле нас девять полных лун. Коль выберешь нашу долю — будь волком, а уж мы примем тебя в стаю. Но коли человеком захочешь остаться, так не выть же тебе на луну, не есть мяса добычи и не любить волчицу. Согласен?
— Согласен.
Неспешно подошёл вожак к Бьорну, посмотрел ему в глаза сурово да с назиданием, и не успел Бьорн опомниться, как прихватил его волк за запястье, только рана неглубокая да нити слюны остались. И обратился Бьорн сам в волка, и вновь стал человеком, стоило лучам утреннего солнца коснуться земли, и обратились людьми все волки, что его окружали накануне. Не жалел он до поры до времени о решении своём, ибо привыкать к шкуре волчьей да законам местным хоть и тяжко было, да интересно — отличалась жизнь волка от жизни человека. Весь мир раскрылся перед ним в иных запах, цветах и звуках, весь мир преобразился.
Стая волков приняла его с опаской, и всё же учили они его по следу добычи ходить и охотиться, находить своих сородичей по запаху и ладить с собственным хвостом. Всем премудростям Бьорн внимал, но и запретам всем следовал. Как ни нравилось ему в стае, да только тянуло его домой, в мир человечий, а за уход волка в мир смертных и наказание — смерть.
Но с каждой ночью голод становился сильнее, а в полнолуние всё человеческое, что было в нём, засыпало крепким сном, и сдерживаться становилось невмоготу. Еле справлялся Бьорн с жаждой крови, но на помощь ему пришла та волчица, что заступилась за него. Полюбила она путника, полюбила за добрую человеческую душу, увидела она в нём силу и красоту, неведомую ей прежде. Каждую ночь убегала она с ним в лес и резвилась средь густых ветвей, где не видать было луны, и каждое полнолуние, когда животные ярость и жажда, незнакомые прежде, одолевали Бьорна, она давала ему свою лапу, и обгрызал он её до кости. Залечивались раны её, мясом покрывались кости, а зверь, в которого обращался Бьорн, засыпал, насытившись.
Смог Бьорн справиться с первым правилом. Обошёл он и второе, ибо плоть, отданная добровольно, не добыча, но жертва. Да только третье правило Бьорн нарушил — полюбил он волчицу в ответ, дороже всего на этом свете стала она для него. Но и оставаться он не мог. Наскучила ему жизнь среди волков, наскучили их обычаи. Тянуло его к жизни бродяжьей, вольной, в дальние земли да к свободе, но и любимую покинуть он не мог, не смел и не хотел.
И всё же решился он до последнего держаться и оставаться человеком, а уж там решить, волком оставаться или уходить.
И настало последнее полнолуние, а за ним и последний рассвет. И пришёл Бьорн к вожаку, и встал перед ним, и покаялся:
— Не знаю я, вожак, хочу ли остаться с вами или уйти обратно к людям. Дороги вы мне стали, да только тропинка манит меня, и зовёт, и дурманит обещаниями.
Старый волк прикрыл глаза и усталым голосом изрёк:
— Жертва помогла тебе соблюсти первое и второе правило, из-за жертвы ты нарушил третье. Не сдержал ты уговора, не верну я тебе человеческую жизнь.
Вздохнул Бьорн тяжко, да только в душе обрадовался, что не велено ему уходить, что остаться теперь должен здесь, в стае да с любимой.
— Твоя правда, вожак, и воле твоей я повинуюсь.
Так и остался Бьорн среди волков…
*
Ральф собирает свои немногочисленные пожитки — вещи, необходимые в пути, пару костюмов да бельё. Всё умещается в один чемодан, большой, но вполне подходящий для мужчины его комплекции; скрипка со смычком ложатся в обитый красным сукном футляр. Сегодня его рассчитали, ведь завтра у мисс Беатрис свадьба, и, конечно же, он может остаться на церемонию, любезно говорит её отец. Но уроки игры на скрипке, как он сам, наверняка, понимает, ей больше не понадобятся, ведь мисс Беатрис завтра покинет отчий дом, став маленькой леди в богатом доме. От одной только мысли об этом сердце Ральфа разрывается в клочья.