Не все сказки имеют счастливый конец. А любовь, кажущаяся сказкой, и вовсе обречена на трагедию с самого начала, и неизвестно, какой финал для такой любви хуже — смерть или нарастающее снежным комом равнодушие. Но жизнь на то и жизнь — совладать с её ходом люди не властны. На то есть высшие силы, и лишь им дано вершить судьбы всего сущего. Конец же Ральфа и Беатрис был известен не только до их встречи, но и задолго до того, как они появились на свет: он — в Бирмингеме, в 1823 году, в семье аптекаря; она — на одиннадцать лет позже, в родовом имении в Дербишире. Погожим весенним днём, на тридцатом году жизни Ральф умирает от болезни сердца — сельский врач, пришедший слишком поздно, лишь пожимает плечами и приходит к выводу, что у покойного был врождённый порок.
Одинокая смерть вдали от родни, в чужом доме, где всего через пару часов должна состояться свадьба хозяйской дочери — конец весьма печальный, и всё же Ральф уходит спокойно, с едва заметной улыбкой на осунувшемся лице. Последние минуты его проходят рядом с Беатрис, с простоволосой Беатрис в костюме для верховой езды вместо вороха оборок и кружев, именуемых свадебным платьем. С Беатрис, которая выбрала его, слабого и отходящего в мир иной, вместо богатого молодого жениха, и предпочтёт свободу, стоит его сердцу остановиться.
Она горько рыдает, целует его холодные пальцы и умоляет простить, а ему всё равно — что её слёзы, что поцелуи, что просьбы. Главное — она здесь, рядом, такая живая, розовощёкая, похожая на младенцев с картин Рубенса. Рядом с ней смерть перестаёт пугать его и кажется не страшнее шуточной драки с друзьями, после которой хохочешь так громко, словно вовсе не чувствуешь боли от тумаков.
Ральф устало прикрывает глаза и тут же сотрясается от кашля, и Беатрис, забывая о том, что он болен и нуждается в покое, утыкается лбом в его плечо от бессилия. Слёзы стекают с её щёк и падают на его рубашку, мгновенно впитываясь в ткань. Она не видит лица Ральфа, исхудавшего за два месяца, не видит тусклых глаз, под которыми пролегли тёмные мешки, не видит побледневших губ, но чувствует, как ладонь ложится ей на затылок, и слышит, что он из последних сил шепчет:
— Мы снова вместе…
Беатрис отрывает лицо от его плеча, нежно целует в уголок губ и, точно молнией поражённая, мгновенно поднимает взгляд, переводя его на радостные, стремительно тускнеющие глаза и растянутые в ухмылке губы Ральфа.
*
Так и остался бы Бьорн среди волков, да только случилось то, чего никто не мог предугадать, то, что противно природе волков с глазами человечьими, но свойственно людям, глупым, смертным и суетящимся.
Влетел в зал один из молодых волков, рыжий и покрытый с ног до головы веснушками. Окинул он испуганным взглядом других волков и побежал к вождю и к Бьорну, расталкивая всех на ходу, а пока бежал, кричать стал что есть мочи:
— Вождь! Весенняя Ива ступила в мир смертных! Весенняя Ива умирает!
Застонал вождь устало и пробормотал себе под нос:
— Милостивая Луна, да за что же мне всё это?
А Бьорн тем временем уже мчался что было сил к границе лесов волчьего и человечьего вслед за рыжим волком. И вот видит — вдали виднеется чья-то фигура. Лежала она на земле неподвижно, и только стоны были слышны. То была Весенняя Ива, и впрямь она находилась за границей. Её чёрные волосы поседели, а гладкая кожа истончилась. Ни встать она не могла, ни рукой шелохнуть от боли, лишь вздрагивала редко и еле сдерживала крики. Никто из сбежавшихся волков за черту не переступил, и только Бьорн, отчаянный, влюблённый, не задумываясь ни на одно мгновение, перебежал на человеческую сторону и припал к земле, чтобы осторожно, точно величайшую драгоценность, поднять Весеннюю Иву на руки и отнести обратно в её мир. По глупости и наивности надеялся он, что стоит ей вернуться, как недуги покинут её тело и всё будет по-прежнему. Но не суждено было случиться чуду: притихла она, да только бледна осталась и неподвижна, как прежде.
— Зачем, Весенняя Ива?
— Ты ушёл бы… Я знаю, ты ушёл бы… — едва слышно прошептала она. Одинокая слеза скатилась по её исхудавшей щеке.
— Одного твоего слова хватило бы…
— Но не хватило и сотни. Не желала я силком тебя держать. Но правда в том, что моя душа умерла бы без тебя. Так лучше пусть умрёт тело.
— Нет! Закатное Солнце поможет тебе! Закатное Солнце! — позвал он волка, что знаком был со знахарским делом, да только всё без толку. Умерла Весенняя Ива на руках Бьорна, и долго плакал он над её телом, и умолял вернуться, и просил луну за неё.
— Луна, взываю к тебе! Пусть нет тебя сейчас на небесах, пусть спишь ты крепким сном, но ты ли не всемогуща? Так откликнись на мой зов! Не волк, не человек, но полузверь, взываю — верни её мне! Верни! Я готов заплатить любую цену, только верни!
Но луна не проронила ни слова. Освободили волки Бьорна от клятвы некогда данной, сняли с него оковы волчьи, и человеком он вновь сделался, да только не было ему покоя отныне без возлюбленной. И суждено было бы Бьорну скитаться по землям, не зная приюта и счастья. Да только бессмертная волчица без страха и сомнений ради свободы любимого жизнь отдала, и не смогла смерть забрать её навеки — откликнулась луна на зов Бьорна. Растворилась душа волчицы в воздухе, но обрела плоть снова, когда земля была в безраздельном владении ночи, и, когда пришло время, вновь она последовала за своим возлюбленным. И доброе любящее сердце Бьорна откликнулось на зов волчий, да только вновь опоздало. Так вот и бродят Бьорн-бродяга и волчица по белому свету, умирая и возрождаясь, всегда вместе и всегда порознь, разлучаемые смертью и соединяемые ею. Идут они днями и ночами, весной и осенью, вслед за дождями, ветрами и снегопадами, что ведут их в края далёкие — в те края, где обязательно обретут они своё последнее счастье.
*
Ральф выдыхает, и его грудь под рубашкой становится неподвижной. А Беатрис, как и прежде, остаётся одна. Весь мир раскидывается перед ней дорогой, что поведёт её далеко-далеко по миру и никогда не заведёт дважды в один город. И на сей раз, как и прежде, Беатрис будет одна. И так будет в будущем, и так было в прошлом, со времён Бьорна, которого она забывала и вспоминала раз десять, не меньше, будучи священником, рыцарем, принцем и прочими менее примечательными людьми. Как ей суждено скитаться по свету, так Ральфу суждено умирать на её руках, не дождавшись. Всё, что ей теперь остаётся — это взять в руки скрипку мастера Мура и проститься со своим возлюбленным. Но когда-нибудь она успеет. Обязательно успеет.