Итан целовал меня. Я застонала невольно, прикусив его губу. Попыталась сдвинуться под ним, устраиваясь удобнее, но он держал так крепко, что не шевельнешься. Только толкнулся еще сильнее, почти не подаваясь назад, жадно, словно не желая больше никому отдавать. С тихим рыком, словно я его добыча.
Я тоже так могу!
Я держала ногами, обхватив его бедра, вжимая в себя так сильно, так глубоко, как только хватало сил, выгибаясь, сама подаваясь к нему. До искр из глаз. Ты мой!
Он попытался было дернуться, но я не отпускала. Сколько могла, пока колени не начало сводить, почти до судорог, и судорог внутри меня. Застонала. И только потом позволила немного податься назад, и тут же толкнула в себя снова. И еще раз.
Итан тихо зарычал сквозь зубы, возмущаясь моему самоуправству, но возбужденно, вместе с тем, его это заводило. И мне захотелось знать, как далеко я могу зайти.
Только и ему тоже. Он попытался прижать меня к кровати сильнее, чтобы не дергалась, всем своим весом лег на меня — он же здоровенный, тяжелый… хотя не слишком давя на грудь, давая дышать. Он отлично понимал, что это игра, отлично рассчитывал силу. Но так, лежа на мне, ему стало сложнее прижимать мои руки. Я изо всех сил оттолкнулась локтем и ногой, стараясь перевернуть его, оказавшись сверху. Уперлась, с усилием, стиснув зубы. Мне было интересно, поддастся ли он?
На какое-то мгновение мне показалось, что он поддался, что вот сейчас… Но он только чуть приподнялся, и резким рывком перевернул меня на живот, я ничего не успела. И снова прижал сверху. Я еще попыталась дернуться, но он держал крепко. Он намного сильнее, чего уж тут. Заставил развести ноги, согнуть правую в колене, и быстро бескомпромиссно отымел, пока я не вырвалась.
И только потом, с облегчением, кончив мне на спину, отпустил. Дал перевернуться к себе лицом. Все, он это сделал!
Итан все еще возвышался надо мной, с видом победителя, опираясь на руки, его ноздри подрагивали, и я…
Вот тут я всхлипнула. Я смотрела на него, и у меня дрожали губы. И слезы…
Он испугался.
— Джуара? Джу… я сделал тебе больно, да?
Он не хотел так со мной, просто азарт и мои игры…
И — нет, не больно, он контролировал себя.
Глупый. Дело не в этом. Я громко всхлипнула снова.
— Ты живой! Итан!
Рыдания подкатили к горлу снова, я обняла его рывком, прижалась к его груди.
Он растерялся окончательно, нежно обнял меня в ответ, так осторожно, словно не уверен уже ни в чем.
Я очень старалась справиться с собой, тихо, чтобы не услышали… хотя мои рыдания никого не удивят, я рыдала весь день. Я ненавидела себя…
И теперь просто не могла поверить.
— Итан…
Я гладила его, уткнувшись носом в его шею.
Смешно… от него так отчетливо пахло мылом и каким-то дешевым убойным одеколоном. Он старался для меня, как мог. И чистая свежая рубашка…
Только все это не важно, главное — он жив. Отец ничего не сказал мне, даже не пришел. Вчера трижды мне приносили еду, но так и не выпустили из комнаты, ничего не объяснили. Я не находила себе места.
— Ты живой…
— Все хорошо, — шепнул он. — Все хорошо, Джу, ну, что ты… маленькая… ну, что ты плачешь? Все хорошо…
Его пугали мои слезы, он не знал, что делать. Он целовал меня, так безумно бережно, гладил мои волосы, собирал губами слезы на щеках…
— Я не знала, что с тобой…
— Да все хорошо, — тихо сказал он, успокаивая. — Твой отец отпустил меня.
— Отпустил?
— Да, — Итан поджал губы, словно размышляя, стоит ли говорить, но обида… я видела, затаенная обида на меня взяла верх. — Ему нужно было твое признание, а не моя смерть. Уверен, твой отец и сам понимал, как все было. Меня привязали и оставили на столе.
Чуть сморщился.
Обида — я видела это, хоть Итан пытался изо всех сил в себе ее задавить. Он жив и все хорошо.
Отец ждал признания от меня, но я так и не призналась. Побоялась, я так виновата… я…
А Итан не побоялся ничего. Отец всегда высоко ценил смелость, он мог быть жесток, но справедлив был всегда. И он не стал убивать человека, который, не раздумывая, готов пожертвовать жизнью за мою честь, такие люди нужны…
— И долго? Долго ты был там?
— До утра, — сказал он. — Уходя, твой отец сказал, что подумает еще, как поступить, что вспороть живот — слишком просто. Я лежал там и не знал, что со мной будет. Весь вечер и всю ночь. А на рассвете он пришел и перерезал веревки. Сказал, что прощает за смелость, но чтобы больше не попадался ему на глаза. Чтоб я убирался.