— Судя по вашему описанию, обыкновенная девушка. Таких в городе можно встретить…
— Конечно. Ваши читатели останутся недовольны, я понимаю. Я же сказал: банальная история. Особенно, когда ее описываешь словами, а не воспринимаешь на эмоциональном уровне, который с ментальными описаниями связан так же слабо, как звезда на небе — с планетой. Вроде бы одно и то же: яркие точки, одна мерцает, другая нет, вот и все отличие. Но разница принципиальная, верно? Так и здесь, и давайте не будем на этом останавливаться, иначе…
— Продолжайте. Извините, что перебила…
— Так о чем я… Да. Повернулся и пошел. Она свернула в переулок, ни разу не оглянулась, иначе, конечно, обратила бы на меня внимание, я ведь не прятался, мне и в голову не пришло… Топал за ней, как дурак-филер, не имеющий ни малейшего понятия о методах наружного наблюдения. Она ускорила шаг, я тоже, естественно… И мысль в голове была одна-единственная, она даже не вертелась, как обычно говорят о назойливой мысли, она стояла в мозгу, будто крепко вбитый столб. Короткая мысль: «Это она». Кто — она? Почему — она? Она — и все. Потом, много позже, когда я думал об этом, мне на память пришли стихи Светлова, даже не сами стихи, а мелодия Таривердиева с этими словами… Помните? «Я мужем ей не был, я другом ей не был, я просто ходил по следам… Сегодня я отдал ей целое небо, а завтра всю землю отдам»… Не слышали? Найдите, в сети обязательно кто-нибудь это поет… Такое у меня было тогда ощущение… «Ходил по следам»… Там стоял старый дом, шесть этажей. Какой-то неправильный дом — в том смысле, что внешне выглядел новым, но в архитектуре чувствовалась старость… Не старина, если вы понимаете, что я хочу сказать, а именно старость, обветшалость даже.
— Простите, что опять перебиваю… На Пестеля… Это дом угловой, с такими широкими наличниками?
— Послушайте, не старайтесь забегать вперед, не перебивайте больше, хорошо? Иначе я…
— Все, простите.
— Там было два подъезда, и девушка вошла в первый. Я подумал, что она живет в этом доме, парадная дверь выглядела очень тяжелой, но никаких кнопочек, звонков, домофона… Просто дверь, и девушка с трудом потянула ее на себя, открыла и вошла, а дверь сама за ней захлопнулась — не с грохотом, как можно было ожидать, а очень тихо, там, видимо, был демпфер… Я не стал ждать — подбежал и ворвался в парадное, пяти секунд не прошло, как дверь за ней захлопнулась, она не могла подняться выше второго этажа, ну никак… Ничего особенного, обычное питерское парадное, какие-то доски там лежали, лестница широкая, с выщербленными ступенями и большим окном, выходившим во двор. Две квартиры на первом этаже, но туда девушка войти не могла… Я слышал, как цокали каблучки. Где-то на уровне третьего этажа, скорее всего, хотя как она могла успеть подняться — не знаю, я помчался по лестнице, и вдруг стук каблучков пропал. Только что был — и не стало. На третьем этаже — точно. На втором оказались три двери, на каждой табличка с номером квартиры и фамилией, я побежал наверх, и на третьем… Никого не было, да. А выше она подняться не могла, выше, похоже, вообще никто не жил, лестница была перегорожена огромным шкафом, пустым, дверцы были открыты, в шкафу точно никто не мог бы спрятаться, хотя такая дурацкая мысль пришла мне в голову. На третьем тоже были три двери. Коричневые, поцарапанные, с номерами, но фамилия оказалась только на одной, что посредине. «Головченко Василий Степанович» там было написано, и я почему-то подумал, что эта девушка не могла носить такую фамилию… Не могла, и все. Как не может китаец носить фамилию «Иванов». Непонятно, да? Сейчас мне и самому эта мысль кажется не очень… убедительной, а тогда я абсолютно точно знал… просто знал, и все… что в среднюю дверь звонить не стоит, к этой двери девушка не могла иметь никакого отношения.
И я позвонил в левую, ту, что была ближе к шкафу. Дверь распахнулась через секунду, возник черный силуэт, и я даже понять не смог в первый момент — мужчина это или женщина: где-то в глубине квартиры было большое окно, и человек стоял на его фоне, в прихожей было темно… В общем, я растерялся так, что на естественный вопрос, что нужно (голос оказался низким, мужским), пролепетал, что ищу Тину… почему Тину, не знаю, это было первое имя, пришедшее в голову… «Здесь нет никакой Тины», — вежливо, но с какой-то все же, как мне показалось, угрожающей интонацией в голосе произнес мужчина и вышел на лестничную площадку. Такой, знаете, бугай лет тридцати. Я что-то продолжал лепетать невразумительное, мол, невысокая, волосы каштановые, до плеч… «Нет», — сказал мужчина, внимательно меня осмотрев и поняв, что я, конечно, не грабитель и точно не из милиции. «И к Карасевым можете не звонить, — добавил он, — у них вообще женщин отродясь не водилось». Карасевы, видимо, жили за третьей дверью, справа от Головченко, о котором мужчина и упоминать не стал.
«Да? — сказал я и попятился к лестнице. — Извините, видимо, я ошибся».
И пошел вниз, думая о том, что… Нет, на самом деле думать я стал потом, а тогда спускался совершенно без всяких мыслей, потому что произошедшее было выше моего рационального понимания. Я вышел из парадного и принялся разглядывать фасад… Обычный питерский дом дореволюционной еще постройки. Темные окна. Парадная дверь открылась, я задержал дыхание, но вышла на улицу женщина лет пятидесяти, точно не она, бросила на меня подозрительный взгляд и заторопилась куда-то…
Это был долгий день, и я не стану перечислять всех, кто выходил из дома или входил, разные люди, даже один морской офицер, но девушка не появилась, и к вечеру, когда я продрог, проголодался и вообще чувствовал себя так, будто меня крепко побили, так вот, к вечеру я все-таки понял, что делать мне здесь совершенно нечего, нет в доме этой девушки, нет и никогда не было, но я точно видел, что вошла она именно в это парадное, и точно слышал, как ее каблучки процокали до третьего этажа.
Для мистического сознания подобное событие в жизни непременно стало бы причиной каких-нибудь визионерских откровений… Так мне кажется. Но я-то был материалистом, мистикой не увлекался, более того, считал все это глупостью и недомыслием по причине недостаточной информации или дефицита приличного образования. В общем, домой я вернулся поздно… Всю ночь вспоминал, сопоставлял и теперь уже действительно думал, а не просто чувствовал… Вот так. С этого все началось. Я имею в виду эвереттическую эрратологию и те работы, за которые получил премию.
— Потрясающая история. Читатели будут в восторге, но потребуют продолжения.
— Продолжения? Я же сказал…
— Нет, я имею в виду не науку, а продолжение этой романтической истории. Вы потом вернулись к тому дому? Вы можете назвать точный адрес, наш фотограф посмотрит, и мы поместим взгляд в номер в три-д формате, полный объем, получится потрясающе. Вы вернулись и… что? Нашли ее?
— Извините, но вы, значит, не поняли? Она никогда там не жила. То есть, жила-то она именно там, но… Давайте, наконец, я все объясню вам серьезно, впрочем, я и объясняю серьезно, а вы понимаете так, будто это не научное исследование, а мексиканский сериал.
— Но вы так рассказали…
— Честно говоря, я не знаю, что сказал бы той девушке, если бы действительно догнал ее на лестнице или она открыла бы мне дверь в квартире у шкафа… Я совершенно тогда об этом не думал. Помните сказку о гаммельнском крысолове? Крысы шли за его дудочкой, и что они при этом думали, как по-вашему?.. Нет, я опять пытаюсь объяснить случившееся, а этого не надо. Потому что все объяснения неправильны. И хватит об этом. Если вы хотите понять логику событий, а не их эмоциональную окраску…
— Для наших читателей…
— Да что вы все время — читатели, читатели… Нет сейчас никаких читателей. Потом вы о них подумаете, а я и думать не стану. Сейчас есть вы и ваши вопросы, и тот редкий для вас случай, когда мне почему-то хочется рассказать, как это все было на самом деле. Вы можете не перебивать меня хотя бы четверть часа?
— Конечно. Я вас внимательно слушаю.