Она наклонилась над ним.
- Крови много. А так не опасно. Кость цела. Голову только задело.- Она говорила спокойно, и по голосу казалось, что слегка улыбается. Помолчав, добавила:- Они дальше по дороге пошли. Верно, п селе ночуют…
- Много их? - спросил Рябов и удивился звучности своего голоса.
Она пожала плечами:
- Человек двадцать…
Несколько секунд Рябов думал о том, как мимо него, беспомощно лежавшего в траве, двигались ноги в кованых сапогах, у самой его головы, а рядом эта девочка с испуганными глазами… Когда представил себе это ясно, стало страшно.
- Давно лежу?
- Часа два. А то и больше…
Теперь он увидел, что лежит в небольшой ложбинке шагах в пятидесяти от дороги, на которой был ранен. Как же она оттащила его? Ага, под затылком колючий ворс - тащила на своем жакете. Теперь он, наверное, в крови, изодран - вконец испорчен. Почему-то это особенно тронуло. И когда он спросил: «Как тебя звать?» - голос его дрогнул.
- Катя,- сказала она.
- Нужно уходить, Катя.
Скользя ладонью левой руки по мокрому стволу осины, Рябов медленно поднялся. Правая рука оказалась подвешенной на косынке. Он выпрямился, вздохнул полной грудью. Закружилась голова, он пошатнулся. Но ощутил под левой рукой ее твердое, острое плечико. Так они и пошли рядом. Лес был пронизан серебристым лунным светом. Все кругом словно замерло. Только истерический, тревожный крик филина изредка разрывал тишину. Однажды, прислонившись спиной к дереву, он заметил, что его бьет мелкая дрожь и подгибаются колени. Она тоже заметила и с тревогой заглянула снизу ему в лицо. Он не переносил, когда его жалели, и, отдышавшись, усмехаясь, сказал:
- Молчишь и молчишь! Признавайся, испугалась давеча, когда предложил тебе в партизаны?
Она потупилась.
- Чудачина, чего стыдиться! Видишь, какая у нас жизнь? Не всякому по нутру.
Она молчала.
Но что-то было непонятное в ее молчании, что тревожило, и он хотел услышать от нее признание.
- Ну говори же, испугалась?
- Испугалась,- наконец еле слышно прошептала она.
- Вот видишь! - даже обрадовался Рябов.- Значит, я правильно хотел тебя домой отослать!
Она с удивлением посмотрела на него, собираясь что-то сказать, но тут же закусила губу.
- Да ну тебя! Клещами из тебя тащить! - рассердился Рябов.
- Я и сейчас… все время боюсь…- пересиливая себя, проговорила она и отвернулась.
Он с любопытством, словно впервые, посмотрел па нее, и простая, до смешного очевидная мысль обожгла его. Она спасала его! Она с самого начала спасала его! Потому вернулась тогда от большака, завидев немцев. Потому не отставала от него ни на шаг, не ушла в деревню, пока он отстреливался и потом лежал раненый и беспомощный в нескольких Шагах от врага. Все это время изо всех своих силенок она спасала его! Он смотрел на эту маленькую фигурку, и горячая волна нежности поднималась в его груди. Ему захотелось погладить своей тяжелой, грубой ладонью русую головку и сказать ей что-то очень душевное, очень доброе. Но он не умел. Он сказал только:
- Пойдем, Катенька!
И они опять пошли рядом, медленно обходя пни и овражки.
До просеки, по которой можно было пройти к партизанскому лагерю, оставалось всего километра два. И все же ему пришлось опуститься на землю. Он сидел, прислонившись к дереву, в полузабытьи. Катя встала перед ним на колени, чтобы подбинтовать голову и плечо. Но кровь все сочилась, проступая каплями из-под витков марли. Сквозь пелену розового тумана видел Рябов ловкие пальцы Кати, прикушенную губу и упрямый блеск ее глаз.
- Катя… Катенька!..- еле бормотал он чужими, будто пьяными губами.- Оставь здесь… Дойди до лагеря… братков позови… А я полежу…
Но она схватила его за пояс, изо всех сил тянула кверху и быстро шептала: