Однажды, приехав к Андропову по делу, Щелоков в конце разговора попросил взять на работу в КГБ своего сына. Андропов возмутился настолько, что не сдержался, и, поскольку разговор происходил с глазу на глаз, сказал, что не намерен превращать вверенное ему учреждение в пристанище для отпрысков высокопоставленных родителей.
Эта звонкая пощечина расставила точки над «і» в их отношения, и теперь, услышав жалобу Брежнева, министр понял: сейчас или никогда. Час пробил, нужно действовать, притом, действовать решительно, учитывая могущество соперника.
Теперь он знал точно, насколько губительны отрицательные эмоции для психического и физического состояния здоровья Генерального секретаря, а положительные, напротив, живительны. И в соответствии с этим строил свои с ним беседы: в стране благополучно, люди с одинаковым наслаждением трудятся, отдыхают, плодят детей и любят Генерального секретаря, ибо именно он создал им такую чудесную жизнь. Да Генсек и сам не раз убеждался в этом, наезжая с визитами в разные регионы, особенно кавказские и азиатские: счастливые дети первыми рвались к нему при встречах в аэропортах, а ведь дети не лгут. Они и не лгали: куда же лучше, если отменяют занятия в школах, везут в аэропорт в шикарных, а не грязных и переполненных автобусах, да еще и раздают подарки!
Не кривили душой и жители городов, начиная со столичной Москвы: куда приятнее махать флажком у положенного и пронумерованного столба на шоссе по дороге из аэропорта, чем без толку сидеть, ища себе занятия, за письменным столом в конторе!
Итак становилось очевидно, что идя на встречу с Генеральным секретарем министр внутренних дел прихватывал с собой эликсир жизни, а руководитель госбезопасности — яд. Выбирать было легко, и Андропов оказался на какое-то время потеснен, а его встречи с Брежневым стали более редкими. Это означало приближение к опасной границе.
Кульминацией подобного сложного для Андропова периода был его разговор с Брежневым, который явился своего рода проверкой на лояльность. Содержание разговора может быть восстановлено лишь по отдельным, брошенным им фразам.
— Слушай, Юра, ты ведь знаешь, как я доверяю тебе, поэтому мне так важно твое мнение. С разных сторон до меня доходят слухи, что я стар, плох и мне пора уходить. Да ты и сам видишь, как мне тяжело. То же говорят и мои домашние. Ну, сколько можно, в самом деле, работать?
О том, какой ответ дал Андропов, можно догадываться, зная его талейрановское мастерство обходить расставленные ловушки.
Разрядить опасно нагнетавшуюся обстановку помог опять случай. Кто-то, посвященный в семейные дела, рассказал Андропову, как болезненно реагирует Брежнев на все его лишенные прикрас доклады, а также о бурной активности Щелокова во время участившихся визитов на дачу Генерального.
Теперь становилось ясно, откуда дует ветер и какой аромат он несет. Исходный материал оказался теперь у Андропова в руках, а учить его, как им распорядиться, было излишне.
Однажды первого заместителя Андропова, генерала армии Семена Цвигуна вызвали в ЦК партии и поставили в известность о том, что на уголовном процессе по делу о коррупции в особо крупных масштабах, предполагавшем высшую меру наказания в случае вынесения обвинительного приговора, подсудимые дали против него, Цвигуна, показания.
По их словам, он, первый заместитель министра госбезопасности, используя свое служебное положение, брал крупные взятки.
Прежде, чем ответить, Цвигун спросил, знает ли о его вызове в ЦК Брежнев. Получив утвердительный ответ, он попросил сутки на обдумывание. Однако, вернувшись домой, раздумывать не стал, и в тот же день застрелился.
Прошло некоторое время, прежде чем на стол Брежнева легли документы, подтверждающие использование своего служебного положения в преступных целях министром внутренних дел Николаем Щелоковым. Ознакомившись с ними, Генеральный секретарь решился лишь на одну меру пресечения: он перестал принимать министра у себя дома и свел до минимума деловое общение с ним. После чего углубился в более детальное изучение представленных бумаг. Закончить эту работу ему не хватило времени.
Придя к власти после смерти Брежнева, Андропов снял министра Н.Щелокова со своего поста. Его ждало судебное разбирательство. Не желая испытывать унижения и позора, первой застрелилась жена Щелокова. Когда ясно стало, что арест неизбежен, покончил с собой и сам министр.
Время наступает
Словно очнувшись от спячки, в середине 1979 года все вдруг заспешили. Американцам срочно понадобилось привести договор ОСВ-2 о сокращении стратегических вооружений к подписанию, ибо в США близились выборы.
Канцлеру Шмидту надо было срочно завершить начатое дело: либо заставить русских уничтожить свои ракеты СС-20, либо разместить американские «Першинги» в Германии.
Русским, помимо первых двух нужно было как можно скорее решить проблему с Афганистаном, куда, как тогда считалось, всеми силами рвались американцы с целью превратить страну в свою военную и разведывательную базу против СССР.
Первым удалось подписать договор ОСВ-2. Местом для церемонии была избрана исконная столица «разоруженцев» — Вена. В соответствии с положениями договора, уничтожению подлежали дорогостоящие межконтинентальные ракеты. После того, как Брежнев и Картер поставили свои подписи под текстом договора, в зале раздались аплодисменты.
К группе советских журналистов, присутствовавших на церемонии, подошел их американский коллега и сказал, что громче, чем здесь, в зале, сейчас хлопают на американских фирмах, которым отданы заказы на производство новых ракет, взамен уничтоженных, правда, под другим названием.
Я часто возвращаюсь к сказанному американским журналистом. И тогда азартная игра в строительство и разрушение дорогих ракет, а также длительные переговоры на эту тему представляются мне не более интеллектуальным занятием, чем излюбленный спорт моряков перетягивание каната.
Прошло еще немного времени, и стало очевидно, что поспешность с подписанием договора ОСВ-2 была излишней. Шансы на его ратификацию американским конгрессом были ничтожны. То, что виделось, как самое большое достижение советской дипломатии, способное резко поднять личный престиж Громыко, превращалось в громкую и дорогую хлопушку. Вместо уничтожения межконтинентальных ракет на горизонте все отчетливее возникали американские «першинги», которые будучи размещены в Европе, «накрывали» большую часть Европейской территории Союза, включая Москву.
На исходе 1979 года все стороны неожиданно почувствовали острый недостаток во времени, а поэтому приложили максимум усилий, чтобы все события втиснуть в рамки уходящего года, полагая, что следующий, 1980, следует начинать «а tabula rasa», «с чистого листа».
Декабрь оказался тем месяцем, когда нужно было решить все оставшиеся проблемы, ни в коем случае не отодвигая их за тридцать первое число.
В связи с перспективой размещения американских ракет в Западной Германии, по всей Европе прокатился вал протестов. Мнения в ФРГ по этому вопросу разделились не только в правящей коалиции, но и внутри партии социал-демократов. Арбитром должен был стать партийный съезд, намеченный на середину декабря.
В Москве решили поддержать несогласных. 6 октября 1979 года Брежнев приехал в Берлин и объявил об одностороннем выводе из ГДР некоторых частей советской армии. В той же речи он предложил начать переговоры по спорным вопросам о ракетах.
Полтора месяца спустя Громыко прибыл с официальным визитом в Бонн, и 25 ноября зачитал выработанную им и одобренную Политбюро формулировку: «Нынешняя позиция стран НАТО… разрушает основу для переговоров».
Эта позиция СССР призвана была определенным образом повлиять на германскую и мировую общественность, побуждая активнее выступить против планов НАТО.
Вряд ли Андропов высказывался открыто против формулировки «или-или», предложенной Громыко. Зато дал волю сарказму по ее поводу, сидя у себя в кабинете.
— Это что за дипломатия? Как можно дирижировать оркестром, загнав себя в телефонную будку?! Завтра НАТО примет решение о довооружении, и что тогда? Мы должны будем расплеваться со всей Европой, и Америкой?