— Нортон Огнев не только мошенник, но еще и преступник, — после короткой официальной справки начал Лешка. У кого-то из слушателей упала ручка. — И сегодня вы узнаете, на чем Огневы наживаются.
Василиса тихо застонала, отчего сосед от нее — пожилой серьезный мужчина — нервно дернул рукой. Черт. Черт. Черт.
— Этот человек не жалеет даже самых родных в погоне за выгодой, — девушке показалось, что голосом Рознева говорит кто-то другой, словно нанизывает ему на язык нужные слова. — Путем шантажа Нортон Огнев принудил свою дочь, Василису ЧарДольскую, отказаться от доли в компании, а также поставил под угрозу жизнь и здоровье человека.
Миракл откашлялся и взглянул на Лешку, как на грязный мазок поверх белоснежной рубашки.
— Господин Рознев, могу я поинтересоваться, на чем основываются ваши обвинения? И почему вы так долго молчали, вспомнив о них лишь сейчас?
Елена перестала улыбаться. Теперь она в упор смотрела на адвоката своего любовника. И в ее взгляде плясали черти.
— Мои обвинения основываются на личном свидетельстве моем. И Василисы.
ЧарДольская боялась поднять взгляд. Она чувствовала, как все присутствующие готовы вцепиться в нее и рвать-рвать на куски, пока девушка не утолит их голод. Голод на кровь, зрелища и чуть-чуть правду.
А еще Василиса знала, что на нее смотрит отец. Человек, которого она не то сторонилась, не то боялась, но где-то в глубине отчаянно жаждала его любви. Все равно какой.
— В таком случае, думаю, стоит услышать мнение мисс ЧарДольской, — судья оглядел девушку, как диковинную пташку, и сухо кивнул в сторону стойки.
Пока Василиса шла, она старалась унять дрожь в руках. Но те тряслись, словно листочки на ветру, и пальцы нервно теребили край юбки. Девушка никогда так не боялась. Никогда не шла в неизвестность. За ней всегда кто-то был — мама, Нерейва, Маар, отец, Миракл… и тот, о ком сейчас лучше не вспоминать.
Но сейчас она сама должна решить, как поступить.
Василиса встала между Мираклом и Лешкой, оба окинули ее быстрым взглядом. С этого места был виден весь зал, все лица. ЧарДольская медленно оглядела их всех: бледную Дейлу, мрачного Норта, невозмутимого Марка, нахмуренного Ника… а потом взгляд сам упал на Драгоция. Фэш секунду держал его, а потом покачал головой, как будто предостерегая ее. Его губы, тонкие и бескровные, прошептали что-то — девушка не смогла разобрать.
— Вы понимаете, что стоя здесь, обязуетесь говорить лишь правду?
— Д…да Ваша Честь, — кто-то хмыкнул, и Василиса разом выпрямилась, с вызовом осмотрев всех присутствующих. Черт, она Огнева! Дочь Нортона и Лиссы, и она не собирается блеять, как овечка на скотобойне. — Я буду говорить лишь правду.
— Хорошо… Вы знакомы с мистером Розневым?
— Да, мы учились вместе и довольно близко общались года три назад.
— Скажите, ваш отец знал мистера Рознева?
Василиса чуть замялась, а потом в упор посмотрела на Нортона. Ее окатило волной странного спокойствия, исходящего от мужчины.
— Нет, откуда ему было его знать.
— Василис…
— Я не предоставлял вам слово, господин Рознев. Сейчас говорит мисс ЧарДольская… Хорошо… Применял ли Нортон Огнев когда-либо неправомерные действия по отношению к вам?
Тут пришлось втянуть побольше воздуха. В голове прозвучал далекий голос — семья это единственное, за что стоит бороться. И в этот момент, понимая, что от ее слов зависит судьба отца, осознавая, что можно отомстить за все обиды, стребовать плату, Василиса поняла — предателей нигде не прощают.
Предателей семьи — тем более. А Огневы ее семья. Потому что другой у нее просто нет.
— Нет, Ваша Честь. Нортон Огнев мой отец, смею вам напомнить… а отцы не обижают своих детей.
Рознев с чувством ударил по столешнице. Казалось, он готов сорваться и броситься к ней, но предубедительный взгляд Елены остановил его.
— Ваша Честь, могу ли я задать вопрос мисс ЧарДольской? — манерным голосом спросила Мортинова. Судья кивнул, и женщина продолжили, — два с половиной года назад вы, мисс, отказались от крупного пакета акция ЗолМеха. Прошу вас рассказать о причинах, побудивших к подобным действиям.
Василиса посмотрела на Елену, как на выпавшее осиное жало с капелькой тягучего яда на острие.
— Они избили меня тогда! Избили меня из-за тебя, Василек… И ты не можешь молчать об этом… не можешь…
— Господин Рознев, я делаю вам последнее замечание, после чего попрошу покинуть зал суда.
Перед глазами снова застыл подвал. Лешка с рассеченной губой, скалящийся Марк, склонившийся над ним и гнилостный запах годами не продуваемого воздуха.
Год назад она бы не задумываясь сдала их всех, полгода — ей бы потребовалось сначала выпить парочку рюмок, неделю назад — ее бы грызли сомнения подобно своре помойных крыс… А сейчас не осталось ничего.
Василиса впервые посмотрела на Лешку в упор. И увидела совсем чужого человека.
— Я лишь распорядилась ими так, как того требовали обстоятельства. Порой приходится пожертвовать своими интересами, ради чего-то большего… Не каждый может понять это, мэм, я раньше не понимала. Но только так и создается наследие.
Миракл послал ей слабую улыбку, стоящую дороже любых хвалебных од. И отец…отец кивнул ей. Кивнул, чуть прикрыв глаза и растянув губы в мимолетной ухмылке — так он кивал лишь равным.
— Ну что же… у вас есть еще вопросы к мисс ЧарДольской?
Василиса склонилась над раковиной в женском туалете и старательно прыснула в лицо водой. Ее щеки горели, будто их смочили спиртом. Заседание закончилось десять минут назад, и девушка молнией выскочила из душного зала — прочь, пока ее никто не перехватил. Теперь ЧарДольская почти повисла на керамической раковине, дрожащими руками пытаясь сбить красноту.
Дверь отворилась.
Василиса затравленно подняла голову, и сквозь свисающие пряди увидела приближающийся силуэт. В груди поднялась злоба, хотя, казалось, сил для нее не осталось. Елена Мортинова медленно приближалась к ней походкой большой хищной кошки. ЧарДольская звучно сплюнула на раковину, следя, как прозрачная слюна стекает по керамике. Потом поднялась и одним резким движением отбросила волосы.
— Ты выросла и стала еще больше похожа на свою милую мать, — ласково пропела Елена, доставая из сумочки глянцевый флакон.
Василиса молчала. Ей вспомнилось, как Нортон впервые познакомил ее с Еленой, еще только начинавшей карьерный взлет. Мортинова уже тогда смотрела на девушку, как на ошибку природы.
— Она тоже сгубила себя ради Нортона, — раздался щелчок, и маленькая крышечка легла на бортик раковины. — У тебя же был шанс избежать ее ошибок, дорогая.
— И стать похожей на вас?
Елена дернула плечом, не отводя взгляда от своего отражения. Помада оказалась цвета киновари и красила губы в кроваво-красный.
— Вы предали моего отца, — глухо продолжила Василиса, — и он никогда вас не простит. Мама знала об этом…
Мортинова слабо усмехнулась, а потом снисходительно посмотрела на ЧарДольскую через зеркало.
— Какие громкие слова… А как начет тебя? Ты ведь тоже предательница, как ни крути. Ты оставила своего друга, отвернулась от него сегодня, предпочтя выгородить семью. Сама-то себя сможешь простить, милая? Знаешь, мы не так уж и не похожи…
ЧарДольская, не отдавая себе отчета, толкнула тонкую руку женщины. Красная помада проехалась по всему ее лицу, оставляя рубиновый след. Как будто Мортинову окунули в чан с кровью или просто провели ножом от рта до уха.
— Вы испачкались, мадам.
Елена с тихим рыком отбросила флакон — тот жалобно укатился под одну из кабинок. Секунду ЧарДольской казалось, что Мортинова потеряет над собой контроль и набросится на нее: такой бешеный взгляд у нее был. Но к женщине вернулось самообладание.
— Вышла вон. Сегодня ты нажила себе врага.