— Приятное? — переспросил Фэш, окидывая ее довольным взглядом.
— Скажи, что я самая красивая девушка на свете. Мне будет приятно.
Драгоций задумчиво уставился в потолок. Там висела люстра с забавными стекляшками, в которых по вечерам разливался розовый свет…
— У тебя красивые волосы, — все еще разглядывая люстру, улыбнулся Фэш, — как… вата. Как огромный клок сахарной ваты.
— Пф… самый убогий из всех мною слышанных комплиментов.
Маришка поерзала на кровати, показывая, что жутко не довольна. Наверное, теперь будет целый день припоминать ему это. А Фэш и вправду любил вату и не видел в ней ничего дурного. Захарра вечно объедалась ею.
— Драгоций?
— М-м?
Резникова намотала себе на палец жемчужный локон.
— Ты любишь меня?
Фэш удивленно моргнул, обычно они не говорили о таком. Они вообще предпочитали не говорить друг о друге, как будто все и так знали. А тут… лучше бы он придумал что-то получше чертовой ваты.
— Наверное… не знаю. Это сложно. Иногда ты жутко меня бесишь и я не понимаю, что нас еще держит вместе, — Маришка злостно прищурилась на этих словах, — а потом… потом я смотрю на тебя и не могу оторваться. Ты как простуда, Мари… забралась мне в самые легкие и сидишь там безвылазно.
— Мог бы соврать. И сказать — да, — она пожала худыми плечами, — я бы не расстроилась.
— Знаешь… мне кажется, у нас все будет хорошо.
Резникова приподняла светлую бровь.
— Не знаю, вместе ли мы будем или нет… не знаю, люблю ли я тебя, но это неважно. Я верю, что с кем бы мы ни были — мы будем счастливы, Мари, — она смотрела на него, не моргая, как замороженная, — ну что ты… иди сюда. Я еще не хочу вставать.
— Я тоже, Фэш. Я тоже не хочу.
И теперь она уходила. Драгоций отстраненно подумал, что пошел бы за ней следом, но теперь у него есть Василиса. А у Маришки? Кто есть у нее?
— Нет, этот город мне опостылел. Я хочу повидать мир.
Она тряхнула локонами, наверное, сама понимая, что пора уходить.
— В таком случае — удачи. Уверен, у тебя все получится.
Маришка посмотрела на него из-под опущенных ресниц. В ее глазах мелькнуло что-то отчаянное и настолько безумное, что Фэшу это показалось привиденным.
— Поцелуй меня. Поцелуй меня так, чтобы я поняла — все было зря, — ее голос странно дрогнул в конце. Но глаза оставались совершенно белыми и сухими. — Чтобы я ни о чем не жалела.
Драгоций осторожно заправил ей выбившийся локон за ухо, провел рукой по щеке, а потом поцеловал. Совсем не так как Василису, но все равно нежно. В груди ничего не воскресло, не затрепетало, но стало спокойно и тепло. Маришка пару раз вздрогнула у него в руках, а потом резко отстранилась, сцепив зубы. Выглядела она пришибленной.
— Ты знаешь, я буду рад тебя видеть. И помочь.
Она кивнула, схватила сумку, а потом поспешила к двери. Фэш думал, что Маришка сбежит, не попрощавшись, но в самом проходе она вдруг остановилась и улыбнулась ему. В этой улыбке не было ничего радостного или красивого, но Драгоций надолго запомнил ее.
— Знаешь, мне почему-то кажется — все у нас будет хорошо. Где бы и с кем бы мы ни были, — она чуть крепче сжала ручку двери, а потом одним махом отворила ее, — мне никогда не было все равно. Прощай.
И Маришка Резникова ушла. Ушла из его жизни, из Астраграда… Потом Фэш пытался найти ее след, но все было тщетно — девушка действительно умела сбегать. Единственное, в чем Драгоций был уверен: все у нее будет хорошо.
— Вы долго, я уже начала переживать, — голос Василисы ударил по Фэшу громом.
Драгоций усмехнулся, ничего не отвечая. На душе было тоскливо.
— Зачем же она приезжала?
— Попрощаться, — Фэш небрежно сунул руку в карман, — и отдать нам кое-что… давай потом.
Василиса кивнула, и в ее взгляде появилось понимание. Кажется, лезть зубочисткой под кожу девушка не собиралась. Фэш готов был расцеловать ее за такое.
— Хорошо… я буду у себя. Если что — набери.
— Василис… — он позвал ее, сам не до конца понимая зачем, — теперь все будет по-другому.
Девушка неуверенно кивнула. Вряд ли она догадалась, о чем он. Но сейчас это было неважно. Фэш плотнее обхватил гладкую поверхность диска. Ему показалось, что в кабинете все еще пахнет жасмином.
========== Глава 40. Дейла ==========
Это была ее комната. Со светло-салатовыми обоями, дубовом брусом и даже пахло тут по-особенному: персиком и кондиционером. А главное, все здесь принадлежало ей, Дейле — от покрывала на кровати до фотографий в рамках. Девушка стерла пыль с одной из них, где она (боги, какая же еще дура) прижималась щекой к Марку, а тот мягко улыбался в камеру. Интересно, он уже тогда все спланировал? Какой это год?
Дейла закрыла глаза.
— Эй, перестань, — Огнева смеется и укорачивается от его рук. Вокруг шпарит солнце и, кажется, они тонут в его лучах. — Перестань…
Она уже не сопротивляется, и Марк валит ее на траву. Пахнет землей и летом, как будто вокруг бескрайне ржаное поле, а не городской парк. Где-то смеются дети, и Дейла на один только миг представляет, что это их дети.
— Огне-ева, — тянет он, нависая сверху. Тень от него закрывает половину ее тела, но Дейле хочется спрясться под ней целиком. — Ты попалась, Огнева.
— Дейла. Я же просила звать меня так.
Марк криво улыбается, но ничего не говорит. Он пристраивается рядом, и девушка, секунду поколебавшись, кладет голову на мужское плечо. Все внутри обливается густым сиропом и вязнет-вязнет в нем окончательно.
— На что похоже то облако? — Огнева указывает на беспорядочную груду сахарной ваты, плывущей по небу, — как думаешь?
— Какое? Вон то? — Марк ловит ее руку и некрепко сжимает, — или то?
— Любое.
— Хм-м-м, оно похоже на лестницу. На лестницу, которая ведет к самым вершинам, — Ляхтич чуть надавливает ей на ладонь, — и те, кто осмелятся, пройдут по ней от начала и до конца. Весь путь.
Сердце подобралось к самому горлу, а облако продолжает плыть по небу, расползаясь все больше и больше.
— И что там, на самом верху?
— А ты как думаешь, что на самом верху такой лестницы? — в его голове впервые за прогулку слышится интерес. Дейла отчего-то чувствует — правильный ответ крайне важен.
Огнева хмурится, стараясь придумать что-нибудь путное. Такое, чтобы Марк точно оценил. Но как назло в голове лишь запах травы и жар его кожи…
— Весь мир. Мне кажется, с такой лестницы можно разглядеть весь мир. Увидеть самые дальние сраны, заглянуть в чужие города… коснуться горных вершин.
Марк оборачивается к ней и — Дейла кожей чувствует — смотрит очень пристально, словно пытается взять на слабо.
— Ты права. Оттуда открывается весь мир… но его можно не только разглядывать. Его можно трогать, играть им, переставлять местами людей… как кукол. Правда, здорово? Быть выше всех, лучше всех… и владеть всеми.
У Дейлы ползет холодок по спине. И какой-то полузабытый голос, похожий на мамин, шепчет, беги, милая, беги прямо сейчас… пока сама не стала куклой. Но Дейла заглушает его, заставляет себя улыбнуться и выглядеть счастливой.
— Марк… для этого тебе не обязательно взбираться на небо. Ведь некоторым хочется, — слова комкаются на губах, но она упрямо выталкивает их, — хочется идти за кем-то.
Ляхтич давится смешком, а потом тянет ее за прядь волос. Дейла мужественно терпит, не спуская улыбки с губ. Ей почти не больно, только немного неприятно… терпимо.
— И правда, — усмехается он, — ты такая прелесть, Огнева. Я почти влюблен.
Облако-лестница продолжает свой путь, бесстрастно взирая на них. Дейла провожает его взглядом, сама не понимая, почему так тревожно. Наверное, все от ожидания счастья, которое вот-вот наступит. Ведь она готова идти за Марком хоть на самое небо.
Фотография рвется плохо: бумага плотная и шершавая. Дейла не выдерживает и пускает в ход пилочку, первое, что ей попалось на столе. Теперь на лице Марка кривой порез, а на ней самой — сеть из морщин. Дейла ожесточенно режет, мнет, комкает снимок, стремясь вырезать вместе с ним и воспоминания. Воспоминания о том, как мягок был его голос, как нежны руки и как сердце щемило от одного его имени. Фотография уходит, память — нет.