— Один другого краше, — вздохнула девочка. — Рарог сказывала — у врат они. Как же пройти нам, как с ними справится?
— Было у нас оружие супротив навьев детей, как и любых других ворогов. Им их и сдерживали. Но минули времена смуты и тот РИОМ исчез, не сыщешь сейчас-то вовсе. В Да-Арте может и был, да где она? На себя уповать надобно, а не о том, что было печалиться. Есть одно средство кроме анжилонов да оружия аки ведовского так и явного. Кровь нага. Страшная вещь, девочка. Чем боле душ наг взял, тем сильнее стал, а сила та в крови содержится. Оружие обмакни — ничто его не сгубит: ни время, ни камень, ни слякоть ржой не возьмет. Эолы та кровь силу держит. Если ею круг солнечный на груди начертать — не подойдет наг с плохим умыслом. Своих они чуют через века и пространства, и не убивают. Мысль была, что запах у крови особый, в иной плоскости ином мире осязаемый. Покалечить могут, да, но ежели однополые: кровь того, что тобой использована и того, что напасть решил, а ежели нагайна, а у тебя кровь нага, то вовсе не тронут, а и бывало, помогут. Правда после помощник этот в дружи будет метить, гнездо поблизости совьет и сторожить тебя станет. Тут уж, что хуже не сказать. Наги же что кады — что в голову втемяшилось, то, до последнего делать станут. Случай был, здесь описан, — похлопал ладонью по разложенному свитку. — Мужа одного таким способом заговоренного, наг извел. Уж что не творил: по пятам как щеня ходил, все крепище золотом и каменьями засыпал, невесту убил и дружей сгубил. На силу от него избавились. Так что есть способ да как палка — о двух концах.
— Должно еще что-то быть.
— Не ведамо, — развел руками.
— А кровь-то есть?
— Есть. Толика осталась, но да на смельчаков, что к вратам пойдут, хватит. Другое худо — чья она неизвестно. То ли нагайны, то ли нага.
— Как же узнать?
— Да уж как узнаешь. Одно остается — хоть оружие в ней омыть. Все какая-то подмога.
— Страх-то какой, дяденька. Как же пройдем мы?
— Щур даст — сладится. На-ка что я тебе приготовил: обережку благую к змеевику да коргоне, Рарог дареной, — вынул из-за пазухи тряпицу, развернул и надел на шею Дусы шнурок с малым кожаным мешочком. — В нем еще и склянка с кровью нага. Малость, но ежели что, применить во благо сможешь.
— К чему? Ты поди мечи и резы окропишь сам.
— Окроплю. Да в пути все случиться может. Не станет меня — ты вместо меня будешь. Знаешь, как кровь действует, используешь по надобности в крайности. А теперь давай заклятье учить. Недолго оно супротив нага действует, но время выиграть помогает. Главное тон правильный выбрать — тогда в спячку наг впадет на пару часов, приказ твой выполнит. Читай, учи, Ма-Дуса.
— Рано величаешь дяденька Волох.
— Нет славница, ко времени. Вместе идем, знать Матерью тебе стать смельчаков, защищать как взрослой и признанной ведунье. Мало ль у меня не получиться — тебе заступать. Учи, деточка, учи, разумница, — развернул шире свиток, показал на текст из ровных столбиков знаков. Дуса прилежно начала заучивать заклятье и повторять пассы начертанные в приложении.
— Дядько Волох, неужто сбудется то, что мне приснилось? — обратилась робко к ведуну девочка, когда тот объявил перерыв в занятиях и разделил хлеб, чтобы покушать.
Волох сделал вид, что не услышал, но Дуса знала — он слышал, но благого ответа у него видно нет, вот и молчит. Закручинилась девочка, голову свесила:
— Обещай, дядька Волох, если наг меня скрасть задумает или опоганить, убей да не отдай.
— Нет, дитя, не можно мне то, — вздохнул ведун. — Я поставлен жизнь красить и длить, а не укорачивать. Погублю тебя — погублю себя, а со мной и защиты роду не станет. Как бы жаль мне грудь не рвала, а ради тебя одной сотни родовичей не кину.
Дуса понуро кивнула:
— Прости, прав ты.
— Крепко о том помни, а коль выбор пристанет, вспомни и выбери не одну жизнь, а много. Доведется мне пропасть, так другими ради меня не рискуй. Род длиться должен. Одна веточка на дереве сломается — заживет ранка, один корешок повреди — другой побег даст, а сруби под корень все дерево — сгинет без следа. Какой бы судьба не была, а коль уготовано во благо Прави и Рода беду постичь, так счастье в том, что на себя то берешь, а не с другими делишь.