Выбрать главу

— Ай, любезна ты мне, ай порадовал ранний род дщерью, — выдохнул ей в лицо с горящим взглядом. — Напиться тобой не могу, любая. Что ж дале будет? Уж не под кожу ко мне проберешься ли? А и пущу. А и сам проберусь. До донышка моя ты, до вздоха последнего! Нава ты отныне, навья нагайна царица. Не арья — навья царица владетельница Прави и Яви. Все о том прознать должны и прознают. Идем.

Подхватил, на крыльцо выволок, откидывая сестру с порога. Та слова не молвила, но черно на Дусу глянула ее в непочтение виня, не брата. Масурмана крикнул, зашелестел по навьи. Тот жмурясь с ленивой улыбочкой Шахшимана слушал, на арью дочь поглядывал и пошел со двора Шеймона подзывая.

«Вольготно ж змеям в крепище некогда славного рода»! — с тоской глянула на них девушка. Узрила кнеженку у дальнего терема, что горделиво над своими воинами высилась, дары от них у крыльца принимала. А дары-то, удумать ведь такое! Тушки животных, туеса с каменьями да мечи!

«Знал бы кнеж Бориф какую скверну в дом и род жена его пустит. И с чего она со Щуровой тропы сошла? Как ее извернули? Как Афину? Так та малая, горделивая да норовистая, а Ма-Ра женщина добрая была, не своенравная».

Шахшиман перехватил деву со спины через грудь, голову на плечо ей положил, в сторону Мары прищурившись и молвил:

— Не твоя то печаль, моя Мадуса. В старые времена лебедь да сокол вместе летали, а впредь ино станется. Всяк норовить будет друг дружку подножку сделать. И воевать станут вровень один одним кичась, другой другим. Это вы еще помните, что отец сеет, а мать родит и что тот, что другой без дружки пусты, что печаль дитячья. Запамятуют следующие. Одно знать будут, с молоком материнским впитают: девка для бавы, цена ей хмельного глоток. Муж всему голова, мужчина здесь хозяин, в его все воле. Конец сравенству, начало розни.

— Шибко темно задумка твоя да далека. Слушаю тебя и диву даюсь — неужто сам веришь, что будет то? Ма-Ры род оморочил и думаешь власть твоя сталася?

— Почто нет? Зернышко кинь на благодатную почву — колосок вырастит, а с колоска сколь зерен выйдет и опять засеется? — улыбнулся змей.

— По весне всегда вместе с рожью сорняк к Яру стремится, заодно из землицы рвется. Только на то мы есть, что бы его изничтожить, не дав посев погубить.

— Умны речи твои, не по ребячьи судишь. Добро. Только одно не учла, царица моя — коль не кому будет сорняк тягать, коль не узрит люд его да не отличит рож от вьюна, что выйдет? Ты на Ма- Ру глянь: разве ж зрит она куда ее обида на мужа кинула? Куда род свой она утянула и в чем сама варится? На что обиду таила? На долг кнежий да мужний, на то что выше родовичей ее поставил. Вот она червоточина. А прибавь гнильцы и пойдет посев гибнуть. Сейчас еще кривь от прави отличить можете, а те, что после вас родятся или уже народились по-иному мыслить станут, иное видеть, иначе жить. Что для вас кривь, ля них правью станет. А другие и те что за ними? Укрепят то, о былом запамятовав. Наша кровь размножится от отца — сыну, от сына его сыну, и не упомнят они Закон ваших Щуров, договор с дивьими. Пуста для них ваша Лада будет, род лишь обузой станет. За себя и для себя — вот закон явий станет. То ладно, то и нужно. О дивьих вовсе забудь — сгинули они, уходят, а кто останется с теми через детей наших грызться люд будет за скверну принимая и тем все более их от себя отметая. Разломитесь как каравай на две краюхи — не сложить поперво. И не арьи племена — мы тому тропу укажем, межу меж кем надо проведем, как меж соколами и лебедицами. Дай срок, забудут от природы данное да Щурами вашими заповеданное, что мы дадим то и упомнят. Алчить каменья будут как мать, брюхо тешить и чресла, как отец. И славу добывать не в чести явий, а чести навей — кладах кадовых, лютуя над своими же. А не свои. Мы-то знали срок свой, подоспели. Теперь дети навьи по миру Прави как по тому ходят. Их это терем теперь, — и руку на живот Дусы положил, огладил. — Вскорости сынов мне родишь, их превыше дев поставлю, наделю щедро. Царь я, клады кадовы для меня не тайник. За лал душу купят, за самородок — десяток жизней заберут. Сильны будут и умны по отцу, красны да на вид прилюбезны — в мать. Как ты меня приволобила — других приволобят. Служить им станут от мала до велика. Кнежить будут по закону нашей крови. Весь мир им поклонится, рабами их весь люд станет.

— Чем же девочки не по сердцу? — прошептала холодея.

Наг зыркнул на нее и промолчал. Да слов не надобно — так поняла. Женщина дитя родит, женщина ему первый урок дает. Женщина кашу варит, ею семью кормит, а что в варево кладет из думок, то в голову да сердце и входит. Женщина лад в семье хранит, женщина же род длит. И какова она — таков и род. А поставь ее ниже да упрячь — ведовское от природы данное выходить начнет, мутить ей душу и всех округ. А не учена да с рожденья скверненная да обиженная, чернотой пойдет. На семье, на отце, на дите скажется. И пойдет хмарь гулять по сердцам, заляжет камнем на сурь-е ребенка.