— Ромашова, вы уже закончили редактировать текст? — в мои мысли ворвался тяжёлый голос Беляева, заставивший меня остановиться у самой двери.
Я оглянулась, наблюдая за тем, как он неторопливо приближается ко мне.
— Так что там с текстом? — снова спросил он, когда оказался рядом. Леденящий взгляд, от которого неприятно засвербело на душе, заскользил по моему лицу.
— Текст редактируется, Павел Андреевич, — ответила я, желая поскорее покинуть кабинет.
— Вы успеете до пятницы? — поинтересовался Беляев. — Может, стоит задержаться, чтобы успеть в срок.
Я уже открыла рот, чтобы ответить, когда он снова заговорил:
— Я, конечно, понимаю, что вам не терпится в очередной раз раздвинуть ноги перед вашим любовником, но…
Я не дослушала. Моя рука действовала быстрее, чем моя голова, и кабинет огласил звонкий хлопок. Ладонь горела, а на щеке Беляева красовался красный отпечаток. Злость и обида затопили меня с головой. Слёзы брызнули из глаз, дыхание перехватило. Да как он смеет? О каком любовнике он говорит?
Вот, значит, что он обо мне думает? Теперь становилось предельно ясно, почему вчера он позволил себе все те вольности.
— Ненавижу! — прошипела я, смотря в его лицо. — Как же я тебя ненавижу!
Всё ещё пульсирующая от удара рука потянулась к ручке, и я рванула двери на себя.
— Жаль, что не могу ответить взаимностью, — обронил он мне в спину, но я даже не обратила внимание на его слова.
Не оглядываясь, я выскочила из кабинета и, сломя голову, понеслась к лифту. Слёзы градом катились по щекам, и я даже не пыталась их остановить. Плевать!
В чём он меня обвиняет? В чём я перед ним виновата? Боль, обида и унижение рвали душу на части.
Я неслась всё быстрее, пока случайно не налетела на Ивашину, что двигалась мне навстречу.
— Осторожней, Ромашова! — услышала я её недовольный голос, и подняла на неё затуманенный слезами взгляд. Усмешка расцвела на её алых губах. — Что, Павел Андреевич выставил тебя вон? Давно пора, а то…
— Да пошла ты вместе со своим Павлом Андреевичем! — рявкнула я на неё. Кристина отшатнулась от меня, как от прокажённой, а я заскочила в лифт, и нажала кнопку шестого этажа.
Нет, так больше нельзя. Нельзя мучить и изводить себя. Пора заканчивать со всем этим.
Паша. Наши дни.
Когда за Алёной закрылась дверь, мне хотелось крушить всё вокруг. Сука! Ну и сука она! Актрисулька недоделанная! Да ей не в редакции работать надо, а в театр впору идти! Какие слёзы! Губки задрожали! Руки затряслись! А слова-то какие шипела! Ха! Да я почти поверил, если бы лично не видел, как её этот додик белобрысый вчера забирал.
Сука!
Уехала с ним, после того, как со мной стонала и извивалась. Я бы и разложил её, прямо здесь, на этом столе, если бы Карпов не помешал, и не думаю, что встретил бы хоть какое-то сопротивление с её стороны. Я ощущал её желание, как своё собственное. Оно так и витало в воздухе, сводя меня с ума.
А с этим белобрысым она такая же отзывчивая и влажная? Так же отдаёт всю себя? Так же отвечает? Так же стонет, а потом так же сладко финиширует? От этих мыслей всё внутри оборвалось и покрылось коркой льда, как только я представил их вдвоём. Переплетённые, потные тела, и он двигается в ней…
Твою мать!
Челюсти свело от напряжения. Нужно перестать думать о ней. Хватит! Я едва смог выбросить её из головы шесть лет назад. Думал, с ума сойду. Первое время, как переехал в Лондон, она мне снилась каждую ночь. Каждую долбанную ночь эта сука терзала меня во сне. Я держал её в своих руках, ощущал нежность её кожи, чувствовал вкус её губ, но она каждый раз всё равно исчезала. И эти сны были такими реальными, что проснувшись, я продолжать чувствовать её запах. Аромат малины.
И вот она снова передо мной. И всё такая же сука! И этот додик продолжает крутиться возле неё. Ха! Всё переменные остались на прежних местах. Чем же он её так зацепил, что спустя столько лет она продолжает спать с ним? Нравиться раздвигать перед ним ноги просто так, по старой дружбе? Ведь он её даже замуж не позвал спустя столько лет!
Твою мать!
Хватит! Пусть и дальше спит со своим белобрысым, раз ей так нравится! Тряхнув головой, чтобы выкинуть оттуда любые назойливые мысли, хоть как-то связанные с Алёной, я вышел из офиса и сел в машину.
Нужно ещё было купить подарок на юбилей отца. Мать упростила мне задачу, скинув фото запонок, которые ему приглянулись, а заодно и адрес ювелирки, где видела эти запонки. Я добрался до магазина быстро, и, войдя внутрь, словно оказался в другом мире, где всё блестело и сверкало. Выбирать долго мне не пришлось, и вскоре миловидная и приветливая девушка-продавец принялась упаковывать мой подарок. Я же в это время рассматривал подсвеченные витрины, вспоминая, как много лет назад так же стоял в ювелирке, выбирая кольцо, как мне казалось, для той самой. Единственной. Идиот влюблённый! Даже тошно стало от себя прежнего. Неужели я был таким слепым придурком?
— Ой, смотри какие хорошенькие! — услышал я за спиной восторженный женский голос, и этот голос показался мне смутно знакомым. — Вот эти хочу!
Я собирался обернуться, но в этот момент девушка-продавец принесла упакованный подарок. Поблагодарив её, я уже хотел покинуть магазин, когда другой, мужской голос заставил меня остановиться.
— Солнышко, раз тебе нравятся, значит возьмём их!
Словно в густом и непроницаемом тумане я обернулся, наткнувшись на парочку: около сверкающей витрины стоял чёртов додик, а рядом с ним девушка. Присмотревшись, я узнал в ней подругу Алёны — Лизу. Причём живот Лизы явно указывал на то, что со дня на день она собиралась родить. Я так и застыл, сжимая в руках коробочку. Какого хрена? Он что у них один на двоих?
Будто почувствовав на себе мой слишком пристальный и ошарашенный взгляд, Лиза повернулась. Всего через секунду радость на её лице сменилась неприязнью, а губы брезгливо скривились. Несомненно, она узнала меня.
— Беляев? — практически выплюнула она. — Ну надо же! Вот так встреча!
Тон её голоса был враждебным. Тут же повернулся додик, и, окинув меня внимательным взглядом, слегка приобнял Лизу за гигантских размеров талию.
— И тебе привет, Лиза. — Я кивнул на её живот. — Поздравляю! А рядом, я так понимаю, счастливый папаша?
Я перевёл взгляд на белобрысого, заметив кольцо на безымянном пальце. Выходит, они женаты. Неожиданно. Лиза же сощурила глаза, которые метали молнии. В меня.
— Ты не поверишь, но есть отцы, которые не бросают своих детей! Не уезжают в Лондон! В общем, не поступают, как скоты! — её слова так и сочились ядом, что я попросту не знал, как на них реагировать. И почему она мне это говорила? Дурдом!
— Успокойся, солнышко! Тебе нельзя волноваться! — зашептал ей на ухо белобрысый, ведя её на выход. — Давай мы заедем за серьгами в другой раз? Когда здесь будет поспокойнее.
Я же стоял, продолжая смотреть им вслед. Какого хрена Лиза здесь нагородила? Каких детей? Кто их бросал? Причем здесь Лондон? И кого она назвала скотом? Меня? Явно же меня! Может, это беременность так на неё повлияла?
И всё же её слова поразили меня не так сильно, как осознание того, что додик-то оказался семьянином. Да ещё и мужем Лизы. Как так вышло?
Выходит, тогда, шесть лет назад, Алёна не соврала мне про этих двоих.
28
Паша. Шесть лет назад.
— Па-ашка! — послышалось откуда-то сбоку, и наш разговор с Петром Николаевичем был вероломно прерван Аней. Она сразу же беззастенчиво повисла у меня на шее, вцепившись тонкими пальцами в плечи, и будто невзначай потёрлась об меня своей грудью, выглядывающей из глубокого декольте. — Вот я тебя и поймала! Ты так редко приезжаешь к родителям!
Аня капризно надула свои губки, поглаживая мою руку чуть выше локтя.