Она тоже ушла в дом. Я остался пока на лужайке. Вокруг было тихо, ну очень — только безветренной осенью бывает так. Листья не шуршат и не падают, трава засохла и съежилась. Главное, нет людей.
В небе высоко показалась стая, какие птицы, не понять. Я много книг читал, в которых говорилось, как можно определить летящих птиц по характеру полета, но так и не научился в этом разбираться. Увы. Сколько их пролетит? Если четное количество, дед скоро поправится, а если нечётное, все равно поправится.
Я насчитал двенадцать птиц, когда меня позвали к обеду. Накрыли не на веранде, хотя погода и позволяла. Но в загородном доме столовая выглядела как-то веселей, с яркими обоями, на столе стояла ваза, а в ней букет из осенних листьев, рыжих, как волосы Гедвики…
А вот волос у нее и не было. Ее постригли под мальчика. Да, не налысо, и даже челка осталась, но те кудри, которые с утра похвалил пан Каминский, безжалостно обкорнали. Гедвика сидела, уткнувшись глазами в скатерть.
— Так хорошо, правда? — радостно сказала мать, кивая на стриженую голову Гедвики. — Гораздо опрятнее!
— Волосы в еду не падают, — поддержал отец. — Действительно, скромно и аккуратно.
Гедвика бросила на меня быстрый взгляд и хотела было отвернуться. Я еле успел показать большой палец — мол, отличная прическа. Только пусть не расстраивается. Волосы отрастут. Но ведь моя мама не сама же это придумала? Ведь она наверняка пошла на поводу у отца?
Комментарий к Смоковница с горькими листьями
Песня Первая бригада стала популярна в 14 году. Песенки Гедвики попадались мне в рассказах польской писательницы начала прошлого века, кажется, Марии Родзевич.
========== Кто потеряет душу свою ==========
Уроки на понедельник я стараюсь делать в субботу. Всё-таки здорово проснуться утром, когда впереди свободный день, так что чего жвачку жевать? Хотя, конечно, бывает, когда не все удается закончить в один вечер. Вот и в то воскресенье я прохаживался по коридору, потому что накануне наша преподавательница литературы, пани Мария (мы ее звали «кровавая Мэри», а какой у нее был характер при таком прозвище, догадаться нетрудно), заявила:
— По-настоящему просвещённый человек должен владеть всеми видами искусства! — и в качестве задания велела написать простенькое стихотворение о Варшаве. Ну там на три, на два четверостишия. Не больше. Можно на одно, но оценка будет снижена на балл. Можно, конечно, и эссе в прозе, если учащийся считает себя совсем уже бездарным и непросвещенным человеком. Мы переглянулись с вытянутыми лицами, но считать себя бездарями добровольно не захотели.
Только признавай-не признавай, а стихи не вырисовывались. Никакие.
Интересно, как наши будут выходить из положения? Юлька-коммерсант в раздевалке подмигнул и шепотом сказал, что у него дома много стихов забытых или не особо известных поэтов, так что за небольшую мзду он, так уж и быть, мы же все знаем его доброту… а кровавая Мэри ничего не заподозрит. Я отказался сразу. Пани Мария знает по литературе абсолютно все. Она, похоже, родилась с хрестоматией в зубах. А ещё в очках и с указкой. Ну и даже если она не вспомнит этих поэтов, я собираю деньги на кольт. Даже не покупаю мороженое вместе со всеми. Да и что в нем, в этом мороженом, сахар один… и ягоды, и ваниль, и шоколад… ладно, будет у меня «Паттерсон», тогда оторвусь!
Я пытался сочинить стих ещё с вечера, но дело не пошло, и пришлось отложить его на утро. Только утром точно так же ничего не придумывалось. Я уже десять минут сидел, глядя на пустой лист бумаги, и в голове у меня было так же пусто. Взяться за эссе? Конечно, ещё рано, около девяти утра, но два или три часа потерять на эту ерунду? Обидно! А тройку получать нельзя, отец из-за этого скандала в министерстве злющий, может и карманных лишить, и тогда как же кольт выкуплю?
Я решил пройтись по дому и на первом этаже увидел окно с задернутой занавеской, из-под которой торчали ноги. Там сидела Гедвика.
— Ты чего прячешься?
— Я не прячусь, — у неё появилось на секунду испуганное выражение, но пропало. Она увидела, что это всего лишь я. — Я уроки делаю.
— А-а. А почему тут?
— Потому что лампочка перегорела.
— Какая лампочка?
— В моем чулане.
— В каком чулане?!
После ее объяснений я забыл и про стихи, и про кровавую Мэри, и даже про кольт. Я до сих пор не знал, какое место ей отвели в доме, как-никак, целых три этажа, думал, она живёт в одной из гостевых комнат. А ей выделили маленькую кладовую на первом этаже, даже без окон. Вот почему я почти не видел ее в доме, она безвылазно сидела в этой каморке. Да лучше бы ее с кухаркой поселили, что ли!
— Там свет есть. А вчера он перегорел. Вечером, — она это так спокойно объясняла, что я возмутился. Ну нельзя же быть такой овцой! Меня бы кто в комнатушку без окон загнал, я бы ух!
— А что ж не вкрутили? Запасная лампочка есть, я поставлю.
— Валери сказала, что сначала надо спросить у хозяина, а она не смеет его тревожить, у него был трудный день.
— Что за чушь! Сиди тут!
Я пошел прямо к садовнику и попросил лампочку у него. У него есть запас, это я точно знаю. Вернулся назад, продемонстрировал добычу Гедвике, залез на табуретку и вкрутил лампочку в патрон.
— Все просто, как дважды два!
— Спасибо. Я теперь задачу там дорешаю, — она слегка вздохнула. — Только она у меня не получается.
— Не выдумывай! Знаешь, что? Пошли в мою комнату, у меня стол большой, сядем и решим твою задачу!
— А можно? А папа твой сердиться не будет?
— А он не узнает! — к этому вопросу я был готов. — Никто не узнает, он в министерстве до вечера, а мама поехала освежить гардероб.
— Как освежить?
— Ой, да по магазинам. Скоро же Рождество. Раньше вечера никто не вернётся, отец не узнает и бубнить не будет. Пошли.
Она засеменила по коридору со своими тетрадками под мышкой, такая худенькая и вроде как ростом стала ниже меня — может, это я ее обогнал за три месяца? Волосы у нее уже немного отросли и топорщились в разные стороны, но это выглядело не смешно, а очень симпатично. Она была похожа на одуванчик. И чего я ее овцой обозвал?
— И правда, какой большой стол!
Она примостилась сбоку, разложила свои тетрадки с книжками так, чтобы они занимали как можно меньше места и начала грызть ручку.
— Не грызи, балда! Как будто от этого быстрее решится задача.
— А что мне делать, — она опять виновато вздохнула. — Я так и так не знаю, как решать.
— Покажи.
Задача была простая, по геометрии. Правда, за восьмой класс, но у меня такой учебник лежал давно и я его прорешал даже без наставника.
— Это же на равенство треугольников, вот гляди сюда, эта сторона равна этой, потому что…
Она слушала внимательно, только глазами часто хлопала:
— Откуда ты это знаешь, Марек, ты же только в шестом классе!
— Да она же простая!
— Вы в гимназии уже проходите это, да?
— Нет, не проходим, я сам решал, это же просто.
Она подняла брови:
— Неужели?
Наверное, она решила, что я хвастаюсь.
— Да у нас так многих в классе родители заставляют… Ну, чтоб оценки были хорошие. Заранее. Ты говори — поняла решение? Тогда пиши ответ. Мне вот хуже, мне надо стихи сочинять.
— Неужели вас учат? Писать стихи?
— Да нет, не учат. Как этому можно научить? Просто у нас такая училка… Можно в прозе написать сочинение, но она будет придираться.
— А к стихам не будет?
— Будет. Вот я и сижу и пытаюсь написать про Варшаву. Хоть четыре строки.
Она задумалась и неуверенно сказала:
— Я могу помочь. У меня иногда что-то сочиняется, но под музыку. Пойдем в гостиную, наиграешь на пианино, а я спою. Только у меня простенькое получится…
— Плевать! — обрадовался я. — Пошли!