Он посмотрел на обложку чуть менее равнодушно, чем на меня и с недоумением прочитал заголовок:
— «Эрот и Психея»… Это взрослые стихи, Марек, неужели ты читал?
— Это не мне. Это одному человеку, она очень вас уважает…
Он перевел взгляд с обложки на меня. Может быть, надо было ему соврать, хоть я и ненавижу это делать?
— Для змея не поздно ли? — спросил Грабец, рассматривая мою покупку.
— Это заранее, на весну.
Он улыбнулся, взял у меня книжку, раскрыл ее и начал писать своим карандашом что-то на первой странице. Писал он довольно долго для автографа, а я боялся спугнуть удачу. Только бы мое имя не упомянул, а то как Махачек не примет у Юльки-коммерсанта такой автограф?
— Вот, держи, — сказал Грабец, возвращая мне закрытую книжку. — Дедушке привет… а впрочем, я сам его непременно навещу на неделе. Посещения же разрешены? Вот и славно. Всего хорошего!
Он пошел прочь, а я перевернул страницу и увидел написанные аккуратным убористым почерком стихи, целых двенадцать строк! Над ухом раздался вздох. Гедвика! Это она подошла так незаметно.
— Как ты… вот так свободно с ним говорил!
— А что он, не человек, что ли?
Но она меня не слушала:
— Ты посмотри, посмотри, что он написал! Это же специально… это он про тебя?
Я вчитался, наконец, в строки:
Голубая с белым крыша
Треплет волосы ребёнку,
Что бежит, себя не слыша,
За душой своей вдогонку.
Мир взрослеет. Очень скоро
Этот бег вдохнет в кого-то
Суть простейшего прибора
Для бескрыльного полета.
Кто-то в длинном и широком,
В белой пене, в небе низком
О несбыточно далёком
Улыбнется, как о близком.
Ребёнку! Ну спасибо, пан Арсен!
— Это же стихи, это же он вот так взял и сочинил, — прошептала Гедвика с восторгом. — А ты дома будешь хранить? Можно мне иногда смотреть?
Я сам не знаю, что на меня нашло, она так смотрела на эту книжку, будто ее сам господь во славе своей на небесах подписал, и волосы обрезанные топорщились из-под берета… На один миг мелькнул передо мной призрак кольта — оправленная в дерево рукоять, тяжёлая сталь ствола, черное дуло, — мелькнул призрак и тут же исчез. И я сказал:
— Да бери! Бери совсем! Я для тебя и просил автограф!
Она взяла книжку, как берут величайшую драгоценность, и все так же шепотом сказала:
— Спасибо! Марек, ты как сорок тысяч братьев… Это тоже один известный поэт написал, только я не помню, какой!
Зато я помнил, это из «Гамлета», только там нудного много… Ладно! Обойдется без автографа Юлька! И неизвестно ещё, заплатил бы за него долговязый Махачек! Подумаешь, домина, у меня, может, тоже своя домина есть.
— Ладно, пойдем быстрее, начитаешься ещё, мы же собирались к твоему папе!
На станцию мы успели вовремя, электричка как раз подходила, до чего же нам сегодня везло! Когда мы заняли места, я совсем успокоился. Было только начало двенадцатого. Мы успеем вернуться рано.
За стеклом на платформе стояли люди, в том числе парочка, которая показалась мне странно знакомой. То есть, лица девушки я не разглядел, она смотрела на своего спутника — высокого тощего парня в длинном пальто и шляпе… Махачек! Долговязый влюбленный, Юлькин коммерческий проект! А кто с ним, подруга Вероси или другая девушка, уже неважно! Важно, что он и так завоевал взаимность. Без автографа.
— Ты чего смеёшься? — удивлённо спросила Гедвика.
— Ничего, ты слушай объявления, как бы нам свою станцию не пропустить. Все хорошо. Нам везёт.
Знал бы я тогда, что на этом наше везение и закончится…
Комментарий к Кто потеряет душу свою
Стихи, которые вспоминает Гедвика, принадлежат Терезе Богуславской, девочке, жившей в оккупированной Польше, участнице Сопротивления. Ее, больную туберкулёзом, допрашивали и избивали в гестапо, это ускорило ее смерть. Но до 45 года она дожила.
Стихи Грабеца написал Максим Орлов, белорусский поэт. Он мне в свое время написал стихи для Листьев (В восемь лет за солнце улететь…), Про эти я у него не спрашивала, но он как Грабец - мужик хороший, думаю, скандалить не будет. )))
Поезда со станции Средместье идут на юг Варшавы, а Творки вроде как на востоке. Но мир альтернативный.
========== Горе вам… ==========
Вообще, поездка в подземном метро — тоскливей некуда. Ничего за окном, кроме стен, лучше всего сразу закрыть глаза и мечтать. Только меня в поездках всегда клонит в сон, приходится щипать себя, чтобы не проспать остановку. Но это когда едешь один. С друзьями проще, кто-то да разбудит.
Гедвика же поглядывала в окно и улыбалась. Вот чему? Мелькающим темным стенам, что ли?
— Гедвика, тебе не скучно? Долго ехать, я понимаю.
Улыбка у нее даже лучше, чем у мамы. Мама при этом всегда будто в зеркало смотрится и проверяет, не портит ли ее выражение лица, а Гедвика об этом не заботится.
— Нет. Мы же ездили раньше на экскурсии, иногда далеко. Чтобы не скучать, придумывали всякие истории. Знаешь? Меня часто просили что-то рассказать, говорили, у меня получается, как в книжках, девочки, конечно, мальчишки же всегда над сказками смеются.
— Я не смеюсь! — горячо заверил я.
— Правда?
— Правда. Валяй, какие там у тебя сказки.
— Ну, если ты не будешь смеяться… Я эту историю придумала последней, девчонкам не успела рассказать. А теперь я же их не скоро увижу. Только сядь поближе, я буду тихо говорить, чтобы никто не слышал.
Рядом с нами было не так много пассажиров, один солидный дяденька просматривал газету, пожилая дама перебирала четки, напротив расположилась компания молодых людей в шляпах, как у долговязого Махачека. Они болтали между собой и на нас не смотрели. Все же я придвинулся к Гедвике поближе. От ее белого берета слегка пахло мамиными духами. Змея я поднял повыше, чтобы он ограждал нас от остальных пассажиров.
— Давно-давно, а может быть, и недавно, жил в далёком месте один несчастливый народ.
— Почему несчастливый?
— Потому что сказка такая. Было у них все, как у всех, богатые обижали бедных, сильные — слабых, бедные завидовали богатым, а слабые потихонечку мстили сильным. И жили они порознь, и не хотели объединиться, чтобы вместе сделать что-то хорошее. Словом, все как у всех. А ещё была у них беда, какой больше ни у кого нет. Рядом на горе жил злой тролль, и он требовал с людей дань, и, когда они не могли ее заплатить, жестоко карал. Люди ждали, пока явится издалека отважный рыцарь и спасет их от тролля. Так было предсказано давно-давно. Только шли годы, а рыцаря не было.
Пожилой дяденька отложил свою газету и сладко зевнул, прикрыв рот ладонью. И мне тоже сразу захотелось спать, правду говорят, зевота заразна! Лишь бы Гедвика не заметила, а то обидится, что я сам просил ее рассказать историю, а теперь зеваю.
— …и вот однажды через те края проходил один путешественник, весельчак и бродяга, он искал приключений и вовсе ничего не знал о предсказании. Он очень удивился, когда жители встретили его радостными криками и приветствовали, как своего избавителя, выслушал их и подумал: почему бы нет? Почему бы ему не сразиться со злым троллем?
Дяденька с газетой опять зевнул. Я не сообразил отвернуться.
— А ещё он увидел принцессу…
— Какую принцессу?
— Ну как какую, в любой сказке должна быть принцесса, это же сказка для девочек. Он увидел принцессу, а тролль хотел, чтобы красивых девушек приносили ему в жертву, и рыцарь решил спасти ее и весь народ.
— Угу…
Мы отражались в темном стекле. Белый берет Гедвики, словно одуванчик. От гула и стука колес меня клонило в сон. Змея бы не уронить!
— Народ ликовал, рыцаря чествовали, как спасителя, а тролля приковали к стене в подземелье. Но люди хотели получить сокровища тролля, и сказали рыцарю вести их в горы.