— Карты — это, знаете, просто карты. Когда правду скажут, а когда и соврут. Бегите теперь, а то без движения холодно тут. И спасибо, что помогли старику со скамейкой.
Снег на улице так и таял в руках и под ногами. Я прошел по дорожке, почти не замечая холода. Вот какая жизнь была у дяди Богдана, жаль его. Но, с другой стороны, что же он не поборолся за свое счастье? Если та девушка любила мечтать за книжкой и не была счастлива с богатым, может, она и не посмотрела бы, что дядя Богдан простой садовник? Тем более, не такой уж и простой, у него действительно не сад, а загляденье. Ладно, раз в снежки не поиграешь, лучше вернуться домой.
По лестнице навстречу мне спускалась целая процессия — мама, Катержинка, Гедвика и Валери, которая несла какое-то темное шерстяное одеяло. Она встряхнула его, и я увидел, что это охотничья куртка, я ее даже узнал — давным-давно в ней фотографировался отец. Он был снят на карточке вместе с университетскими друзьями, значит, уже тридцать лет назад. И он там был молодой, весёлый, с блестящими глазами и искренней улыбкой, ещё бы, ведь тогда он не потерял Анну и Златушку… И эта куртка сохранилась, а теперь они ее несли, куда и зачем?
— Чистая шерсть! — довольно громко сказала мама, поворачиваясь к Гедвике. — Сейчас в швейной снимем с тебя мерку, будет у тебя на зиму красивое и теплое пальто.
Гедвика при этих словах чуть вздрогнула. Я не вздрогнул, но вспомнил ее осеннее пальто, которое было ей безбожно мало. А ещё вспомнил слова дяди Богдана, про мечту.
Скорей бы дед поправился!
Был последний день перед праздниками. Гимназию украсили елочными игрушками и ветками. Повсюду продавались пряники, облатки и шоколадные ангелочки, и меня с утра уже несколько раз угостили. Даже в нашем квартале было многолюдно, бродили коробейники со всякой всячиной, гуляли соседи, которых в обычное время пинками из дому не выгонишь, прохаживался между домами ксендз Моравецкий из ближайшего костела. Его зазывали, угощали и охотно с ним беседовали. Отец и тот повеселел, забыл, что не получил повышения, и ездил на работу теперь в основном по приятным делам — поздравлял с Рождеством разные учебные заведения. Старый Богдан нарядил ёлку, которая стояла в саду напротив веранды. Так сделали, чтобы не покупать каждый год новую. А вот Катержинку наряжали в новое платье каждый день, она замирала перед любой блестящей поверхностью, крутилась и радостно пищала:
— Я — фея!
В гимназии учителя были добрее обычного, даже Кровавая Мэри к нам не придиралась. Во время уроков все поглядывали на часы — и ученики, и преподаватели. Отвечая предмет, можно было нести полную чушь и не бояться получить плохую оценку. Всё-таки ожидание праздника много лучше самого праздника! Он проходит слишком быстро, ты потом только глазами хлопаешь — как, и все? Но потом ведь ждут каникулы, снег уже выпал нормальный, будут и снежки, и крепость нормальную построим на участке братьев Каминских… все же здорово, что у них нормальный отец. Ему, наверное, можно и кольт показать. Было бы. Если бы я смог накопить.
Последним уроком у нас была география, у меня по ней всегда стоит высший балл, поэтому я не слушал учителя и размышлял про злополучный «Паттерсон». Про тяжёлую рукоять, блестящий ствол и прочее. И ещё… про что? Как я его прятать буду, по дому ведь с ним не походишь? Как я его буду украдкой со двора выносить? И если поехать с кольтом в Закопан, по кому там стрелять, по кошкам? Да ну… Тем более, что стрелять нечем. Здорово было бы поиграть в ковбоев, мои родные лошадей не держали, но по соседству конюшня есть.
Жалко, что Гедвике я так и не рассказал про кольт. Просто к слову не пришлось, а она бы поняла. Что он очень старый, что он — настоящая история, что он видел потрясающе интересные времена и великие сражения. Она бы поняла. Может, и сказку бы подходящую сочинила.
А география тянулась и тянулась, я на часы поглядывал, но стрелка словно клеем была намазана и двигалась еле-еле. А потом урок внезапно кончился. Географ начал произносить какое-то напутствие, но увидел, как мы схватились за портфели, и махнул рукой:
— С Рождеством, ребята!
В гардеробной ко мне подошёл Юлька. То есть не подошёл, а нарочно долго одевался, и я тоже долго одевался, а он как бы случайно шажок за шажочком двигался в мою сторону и так оказался рядом. Шмыгнул носом и негромко спросил:
— Так что с «Паттерсоном», Марек?
— Половина суммы.
— Ты в уме?
— Абсолютно. А что?
— Ты так спокойно говоришь.
— Так что мне, волосы на себе рвать?
Он посмотрел на меня так, будто видел в первый раз.
— Что, ты не хотел разве кольт, ты же весной все уши прожужжал!
— Хотел. Я тебе говорил, у меня дед болен. Я рассчитывал, что он мне деньги на Рождество подарит, он всегда так делал.
— У тебя было четыре месяца! — сказал он с досадой. — Четыре, понимаешь, Марек? И ты сам такой срок попросил. Мог бы как-то ускориться.
— Как ускориться, банк ограбить?
— Придумал бы, если бы хотел. Если бы я знал, что ты такой легкомысленный, давно бы этот кольт продал. Мне знаешь, чего стоило его достать? И знаешь, сколько мне за него давали?
Наши одноклассники уже почти все разбежались, только поодаль толстый Гонза пыхтел, застегивая пальто. Я обвел глазами гардеробную. Где те мифические люди, которые столько обещали за кольт?
— Нет, не знаю.
— Уж побольше, чем я тебе назначил! — сказал он с досадой. — Я могу подождать конца каникул, но смотри, вдруг мне предложат больше за это время? Дружба дружбой, а коммерция — коммерцией.
За окном ворона села на ветку, ветка закачалась, с нее посыпался снег. Я глядел на этот снег, и моя мечта о кольте рассыпалась вместе с ним.
— А знаешь, Юлька, раз тебе больше предлагают, не надо ждать конца каникул. Ну не смог я. Не собрал. И к концу каникул что особенного изменится, отец мне строго раз в неделю карманные даёт. Ты продавай этот кольт.
И мне от этих сказанных слов стало вдруг легко-легко. Точно камень с души упал. Ворона за окном беззвучно открыла рот — видно, каркнула, но это было не слышно, — распахнула крылья и улетела.
Юлька тоже раскрыл рот и посмотрел на меня.
— Что?
— Сам говоришь, другие покупатели больше дают. Так ты продавай. Не надо меня ждать.
— То есть как? — закричал он. — Ты чего, Марек, ты в уме? Ты сколько носился с этим кольтом!
— Носился, а накопить не могу. Ну и зачем я тебя подставлять буду? Ты за него больше выручить можешь, так продавай.
Юлька надулся и покраснел.
— Так не поступают! Я на тебя рассчитывал! Ты меня подвёл!
Он долго ещё кричал что-то мне вслед, потому что я слушать не стал и пошел к выходу. Толстый Гонза наконец справился со своими пуговицами, догнал меня в коридоре и одобрительно сказал:
— Правильно ты его!
Я толкнул его в бок, он меня, так, толкаясь, мы дошли до выходной двери. Швейцар нам замечания не сделал, только улыбнулся и сказал:
— Счастливого Рождества!
Мы вышли, я перепрыгнул через перила, а Гонза спустился со ступенек. Шел снег, но мороза не было, так, около ноля. Не сговариваясь, мы слепили по снежку и запустили друг в друга, он попал, а я нет, потому что кидал мимо. Потом Гонза сказал:
— Ну, пока! С Рождеством!
Ему хорошо, он рядом с гимназией живёт. Я помахал ему и пошел к машине. А по дороге думал, что Юлька-то просто говорил про дружбу, а на деле он мне не друг, и это хорошо. Потому что думать, что человек тебе друг, и обнаружить, что это не так, очень гадко, наверное.
Дома не было пока никого, Гедвики тоже, она из школы возвращается пешком, у нее уроки заканчиваются немного раньше, но идти дольше. Сегодня снег, по улицам идти тяжело, а ещё повсюду горят витрины, она могла заглядеться. Только ей не на что купить даже шоколадного ангелочка, денег-то у нее нет. Но мы можем гулять на каникулах и угощаться всякой всячиной, родители наверняка ездить в гости будут, а я уж извернусь как-нибудь, чтобы остаться дома. И на каток мы с ней сможем сходить, точно! Быстро ездить с ее сердцем нельзя, так что мы осторожно… А на прокат коньков для нее у меня теперь денег хватит, совершенно точно хватит!