Юлька зевнул.
- Мы их не проходили ещё.
- Вот то-то, что не проходили, - мне вдруг стало обидно, что для Юльки этот кольт просто предмет торга. - Держать у себя они его могли, но в войну вряд ли использовали. Ничего ты, Юлька, не знаешь!
- А что я знать должен? Это чем-то поможет? - возразил он резонно. - Лучше давай, показывай, что у тебя на обмен.
Следующие полчаса мы изучали мой письменный стол. Безрезультатно - никаких сокровищ я там не держал, а если бы у меня были невероятно старые часы или что-то в этом роде, Юльке-коммерсанту об этом давно было бы известно. Не умею я тайны хранить.
Он пересмотрел все и остался недоволен.
- Одно барахло у тебя, - сказал он с кислой физиономией. - Карты какие-то, книги старые, но они же никому не нужны.
- Что уж есть, Юлька. Я предупреждал.
- Ну а из нового?
- Я же тебе говорю, мой отец все наперечет знает!
Он ещё больше скис. Наверное, ему нужны были деньги, он рассчитывал взять у меня что-то в уплату за кольт и продать. Я порадовался за ход своих мыслей, но недолго считал себя Шерлоком Холмсом. Юлька заявил:
- Не верю я просто, что ты даже к Рождеству соберёшь.
- Соберу! - горячо завил я. Не хотелось даже думать, что я могу ошибаться.
Мы начали пересматривать все прочее, что могло пригодиться. Спортивное снаряжение Юлька сразу забраковал, шахматы у меня были самые обычные, нарды тоже, интерес у него вызвали только абсолютно новые ракетки для большого тенниса, но тут я замотал головой:
- Юлька, ты что, отец про них прекрасно помнит.
- Жаль. А то алюминиевых я не видел нигде.
- Из алюминия у Жюль Верна снаряд делали на Луну летать, видно, тогда весь и извели, - я попробовал пошутить, но Юлька не понял. Он и книгу у меня видел, только не заинтересовался. Книги его интересуют исключительно церковные - потому что они могут быть очень даже старинными и редкими. Он их и взрослым людям как-то ухитряется загнать. Не знаю, где он берет свой товар и покупателей, на такие вопросы он делает таинственное лицо и ничего не отвечает.
- Нудный все же у тебя старик, - вздохнул он. - Мой, когда я что-то вымениваю, только спрашивает - удачно?
- А кольт он бы понял?
- Нет, - серьезно сказал Юлька, - кольт он бы точно не понял. Кольт и я не понимаю. От него пользы нет. Все равно нам пока оружием пользоваться нельзя. Вот что тебе в нем вообще?
- Да не поймёшь ты, Юлька, - я щёлкнул пальцами, ища слова, чтобы выразить все, что чувствовал. - Вот он такой старый и видел Дикий запад, индейцев, погони, перестрелки…
- Он не мог видеть, - резонно заметил Юлька, - у него глаз нет.
- Ай, Юлька, ты прекрасно понимаешь, о чем я. Потом на пароходе плыл сюда, в Европу, может быть, сразу после Катастрофы, в обратную эмиграцию. Видел целые века. Может, его держали в руках великие люди.
- Все равно, - Юлька пожал плечами. - Ну держали, и что? Да, погоди! У тебя же дед дружит с этим поэтом, Грабецом? Ну который роман года написал, как его, “Искушение Антихриста”. И Нобеля за него получил, кстати, знаешь, сколько это сейчас денег?
- Ну да. То есть нет. То есть Грабеца знаю, сколько денег - не знаю.
- Автограф можешь добыть? - деловито спросил Юлька.
- Не знаю, - я мог бы, наверное, только Арсен Грабец был тот самый писатель, что меня отбрил в ответ на просьбу писать о приключениях.
- Попроси! - сказал Юлька. - Пусть книжку подпишет, хочешь, я принесу, а лучше, если у него своя будет, ему же часть тиража просто так должны давать.
- Зачем тебе? Чего ты вдруг стихи полюбил?
Он пренебрежительно махнул рукой:
- Да не я! Одна из Веросиных подруг.
Веросей звали его старшую сестру. Но я все равно ничего не понимал.
- И что? Она сама не может взять автограф? Он нормальный дядька, я сам видел, к нему на улице подходили и просили, он подписывал.
- Вообще, конечно, может, - объяснил Юлька. - Но она такая, скромная. Издали посмотрит, повздыхает, и всё. Она даже на его чтения ходила, но не рискнула сунуться с букетом.
- А! - догадался я. - И она заплатит тебе за автограф?
- Не она, - Юлька скорчил гримасу. - Один тип со старших классов, ты его не знаешь, он не здесь живёт, в Мокотуве. Такой длинный. Махачек. В шляпе ходит все время.
- Ну видел я Махачека, и что? Он тоже любит поэзию?
- Не поэзию, а эту… Она его домина де корде{?}[дама сердца (искаженный латинский)]. Сохнет он по ней, понял?
- А-а-а…
- Ну вот. Я этого Грабеца только издали видел, мне он может автографа и не дать. А Махачек сам к нему не догадается подойти. Он за автограф заплатит - тебе меньше за кольт собирать.
- А ты уверен, что эта подруга будет встречаться с Махачеком из-за автографа?
- Какая разница, главное, чтоб он автограф купил!
Наконец, до меня дошла вся сложноватая многоходовка.
- Юлька, как-то это некрасиво…
- Нормально. Разве мы кому плохо сделаем? Наоборот, всем хорошо. Ну что, добудешь автограф?
Я засомневался. Скорей всего, автограф не принесет пользы долговязому Махачеку в шляпе. Но это у Юльки с ним дело, а не у меня. Ну и я могу до Рождества не застать у деда Грабеца, так что чего заранее переживать.
- Я попробую. Но я не уверен, что я с ним столкнусь.
- Столкнешься непременно! - Юлька глянул на часы и подскочил. - Ой, мне пора.
Может, не так уж ему было пора, просто он не видел смысла больше у меня оставаться, а мне тоже не сильно хотелось его удерживать. Я проводил Юльку и вернулся в дом. Настроение у меня и так было не очень, а теперь окончательно испортилось, я не мог понять, почему, и злился. Неужели я становлюсь похожим на отца?
Даже о кольте не получалось мечтать. Но это было к лучшему, я уже надоел своими рассказами всем друзьям, и братьям Каминским тоже, в последний раз старший из них сказал: “Ты, Марек, просто помешался на этом кольте”. Какой-то я невезучий… Все же у Юльки талант из всего извлекать выгоду. У писателя Грабеца - сочинять стихи. А у меня талант влипать в неприятности.
Мама с Катержинкой собрались и отправились на прогулку. Из окна они были похожи на два ярких цветка с одинаковыми лепестками. Большой цветок посадил в коляску маленький и покатил к воротам. Наверное, они шли к кому-то в гости, у кого тоже дети в возрасте Катержинки, если бы собирались в город, дождались бы отца с машиной. Нет, я всё-таки Шерлок Холмс…
Потом в гостиной раздался телефонный звонок, ответила горничная. Я из коридора услышал, как она объясняет, что госпожа ушла гулять с малышкой, а господин ещё не вернулся из министерства, но вот молодого пана она с удовольствием позовет.
Звонил дед. Я обрадовался, мы поболтали о том, о сем - я его не видел с начала учебного года, потому что он неважно себя чувствовал и нас не навещал, а мне родители не разрешают мотаться туда-сюда по будням. Уроки, ответственность, элитная гимназия! Хотя я эти уроки успеваю за час-полтора, а что-то можно вообще не учить.
В конце, когда мы поговорили и про гимназию, и про кладбище, и про Катержинку, он спросил:
- Марек, а как Гедвика? Обживается? Не обижаешь ты ее?
Я возмутился, конечно:
- Дедушка, ну что ты! Разве я когда-нибудь девочек обижал?
- Освоилась она? Как у нее в школе, подружки есть?
- Ну, точно я не знаю, есть какие-то, наверное…
- А родители как к ней? Отец?
Я растерялся, не сразу сообразил, что делать. Потому что правильно было бы сказать про зоркий взгляд в ее тарелку, про падающий отцовский кадык, про скандал чуть не в каждый обед. Ну и про то, что к чужой девочке родители относятся не очень. Но рассказать об этом за спиной нехорошо, это ябедничество получается, даже отца нехорошо выдавать, а про маму и и говорить нечего. В телефонном разговоре получилась пауза, пусть короткая, но дед понял, а я тоже сообразил, что ему все ясно. Вот этим своим молчанием я родителей уже подставил. И опять не знал, что сказать, только глядел на обе трубки.