Держась в стороне от большинства, она не казалась изгоем, а только избирательной в общении и очень уверенной в себе, из-за чего всегда — будь то намеренно или нет, — попадала в поле зрения остальных. Пока одногруппницы парами и маленькими кучками перемещались из аудитории в аудиторию, занимали друг другу места за партами и очередь в столовой, Катерина спокойно могла сесть одна, пойти, куда нужно, не теряя времени на ожидание других, и никогда не слонялась по университету без дела, просто за компанию.
Ее высокомерная холодность не прошла мимо одногруппников, и за глаза ее нередко называли «боярыней Морозовой». Денис только усмехался, поражаясь, что кто-то может так задирать нос. Катерина будто показательно ни с кем в их группе не позволяла себе просто поболтать и посмеяться, зато на лекциях, где присутствовал весь поток, садилась всегда только с Юрой Брестером, студентом другой группы, и менялась на глазах.
Иногда оказываясь на ряду позади этих двоих, Денис только диву давался. Катерина, обычно молчаливая и холодная, позволяла себе и хихикать, и шептать что-то на ухо своему соседу прямо вовремя лекции. Ее поведение на семинарских занятиях было совершенно противоположным. Себе Денис подобный контраст объяснил просто: все девчонки дуреют от любви. Даже такие, как Катерина.
Курс Аверинцева по профессиональным навыкам стал ее звездным часом. Уже через несколько недель одногруппники и одногруппницы Дениса пришли к выводу, что для успешного решения командного задания полезно иметь Морозову рядом. Если остальным было важнее получить хорошую оценку, чем убедиться в своей личной гениальности, то Денису неизменно требовалось подтвердить свои способности; с Катериной он не работал вместе ни разу.
Через пару месяцев у них начался следующий блок занятий с Аверинцевым: по профессиональной этике юриста. Тоже факультатив с добровольной записью. Групп набралось три, Денис попал в ту же, что Катерина и Брестер. Остальных собравшихся он тоже знал лишь шапочно, что не могло не вызывать легкой досады. Все-таки с приятелями Денису было веселее.
Семинары по этике удивили их еще больше, чем занятие по навыкам. Кейсы, которые давал им Аверинцев, нельзя было решить однозначно. Сколько бы студенты ни пытались, результат всегда был один: нет такого ответа, который снимет с них ответственность за принятое решение. Всегда обнаруживалась как минимум одна возможность, что казалась почти столь же правильной, что и другая, и в то же время — столь же неправильной.
Нарушить адвокатскую тайну, чтобы рассказать свидетелю обвинения об угрозе жизни? Каким образом это поможет, если неизвестны исполнитель, время, место, способ, даже сама достоверность полученной информации? Каким образом они при таком недостатке сведений могут быть уверены, что помогут, а не навредят? А что насчет взятых на себя обязательств в качестве защитника и возможных последствий после нарушения этических норм?
Аверинцев заводил их в такие профессиональные и моральные дебри, что бедные второкурсники с распухшими от тяжким дум головами отчаянно мечтали в конце скитаний услышать его вариант правильного решения, но Александр Анатольевич свои личные суждения за редчайшими исключениями держал при себе. Он не скрывал, что в практике выбор придется делать самостоятельно, и лучше бы научиться принимать решения с опорой на свою голову раньше чем кто-нибудь из старших успеет эту голову задурить.
На этике Денис первое время чувствовал себя беспомощным, не догоняющим суть. Прежде он ни о чем подобном не задумывался. Родители и подавно ни разу не озадачивались философскими беседами. Он сомневался, что они сами в своей ежедневной рутине хотя бы иногда мыслями уходили в столь мудреные глубины.
Тогда-то его ушей впервые по-настоящему достигли речи Катерины, объяснявшей свои решения Аверинцеву. Тот не демонстрировал ни излишнего одобрения, ни неодобрения, но кивал с таким вниманием, что несложно был догадаться: в звучавших словах что-то есть.
Денис следил за рассуждениями Катерины, надеясь, что сумеет понять логику чужих мыслей и отыскать в ней способ, который позволит разделываться с этическими дилеммами успешно, потому что сам он терпел поражение за поражением. Аверинцев в любом его ответе находил уязвимость до того значительную, что Денис не мог дальше оставаться спокойным и уверенным в своем решении, тоже начиная видеть в нем недостаточность или даже вредоносность.