Вася ответил:
— Его вызвали в МТС. Там теперь переполох: надо заново бригаду создавать. А из кого? Утром я виделся с ним: расстроен страшно! Неловко ему, вишь, что нас взяли, а его оставили. Я, говорит, на тракторе могу? Могу! А почему на танк не гожусь?
Вдруг на платформе дали несколько протяжных сигналов горном, и сразу вся площадь зашевелилась, закачалась, пришла в суматошное движение. Шумя и толкаясь, люди двинулись к товарным красным вагонам. Послышались вскрики, всхлипывания, плач женщин, девушек.
Илья подошел к Пелагее Афанасьевне, неловко поцеловал ее в лоб и тихо-тихо проговорил взволнованным голосом:
— До свидания, тетя Поля. Скажите моей маме, чтоб она не журилась. Поговорите с ней.
Мать не провожала Илью: ей нездоровилось.
— Ладно, ладно, сынок, поговорю, — обещала Пелагея Афанасьевна, в свою очередь целуя Илью.
А он, глянув в сторону Петра Филипповича, покраснел, неловко переступил с ноги на ногу и совсем шепотом добавил:
— Галю берегите… Вернусь — мы с ней поженимся. Так мы договорились.
Всю дорогу он обдумывал, как сказать Пелагее Афанасьевне о том, что Галя ему теперь уже больше чем невеста. Он чувствовал и понимал, что, уходя на войну, обязан сказать и своим родителям и Галиным всю правду, но так и не осмелился до сих пор. «Подробней я им всем напишу с дороги», — решил он, испытывая некоторое облегчение оттого, что хоть Пелагее Афанасьевне о главном наконец сказано.
— Ох, Илюшенька, — горестно вздохнув, протянула Пелагея Афанасьевна. — Чего уж теперича! Ворочайся только, ворочайся, сыночек!
— Вернемся! — бодро сказал Илья и, приблизившись к Гале, обнял ее и трижды поцеловал в губы.
Провожающие прощались с мобилизованными, торопливо говорили бессвязные слова. Вася, поцеловав мать и Галю, порывисто обнял Веру и, крепко прижав ее голову к своей груди, взволнованно выдохнул:
— До свидания, Верунчик! Не тревожься! — И, обернувшись, поцеловал за компанию и Лену, только что подошедшую к возу, которая на все глядела спокойными глазами, с наивным любопытством постороннего человека: она никого не провожала. Но когда ее поцеловал Вася, она сразу погрустнела и растроганно проговорила:
— До свиданья, Васечка! Пиши, не забывай нас, осиротелых!
Илья и Вася взяли свои чистые белые мешки с домашней провизией и, уже больше не прощаясь, направились к вокзалу. Пелагея Афанасьевна первая заторопилась за ними. Загорелое лицо ее тонкими морщинками возле глаз сжурилось, по щекам потекли крупные слезы, и она не вытирала их. Петр Филиппович взял ее под руку, озабоченно и ласково упрашивая:
— Не надо, мать, не надо! Крепись!
Вышли на платформу, сдавливаемые и теснимые людской массой. Тут Илья и Вася снова со всеми расцеловались. Подошли и Ваня Тугоухов с отцом, видать изрядно захмелевшим, Родион Яковлевич Крутояров. Родион Яковлевич рассказал, что ребятам из колхоза «Светлый путь» садиться в вагоны от двадцатого номера по двадцать третий включительно, а номера написаны мелом на дверях. Ваня тоже попрощался со всеми, а Демьян Фомич не вытерпел и пустил слезу.
— Сыночек мой! — бормотал он. — Единственный мой! Ты там того… этого… и пиши, пожалуйста.
— Ладно, ладно, — небрежно сказал Ваня, взял свой красный сундучок и пошел к вагону с огромной цифрой «20». Демьян Фомич рванулся за сыном, стремясь не отстать.
Илья и Вася вслед за Ваней тоже полезли в вагон, уже полный парней. Большинство были в одних рубашках, в старых, поношенных брюках. Все знали, что в областном городе получат обмундирование, и потому одевались и обувались кое-как.
Не успели Илья и Вася подняться по железной висячей лестнице, послышались возгласы:
— Ого! Нам повезло! С баяном.
— Да это Илья Крутояров!
— А ну, рвани, Илюша, «Последний нонешний»!.. — весело крикнул кто-то.
Илья уселся на свежей, пахнущей сосной доске, положенной между нарами, взял у Васи баян, широко развернул мехи, пробежал пальцами по клавишам. Но играть не пришлось: раздался свисток паровоза. Вагоны крякнули, громыхнули сцеплениями и поплыли, неторопливо выговаривая колесами: «Мы поехали-пошли! Мы поехали-пошли!»
И вокзал, пестрая толпа народа, белые березы посадок поплыли назад.
— Васенька! — вскрикнула Пелагея Афанасьевна истошным голосом и, протянув вперед руки, вся сотрясаясь, зарыдала.
Если бы подоспевший вовремя Петр Филиппович не подхватил ее, она упала бы тут же, на платформе, усыпанной песком и морскими ракушками.
А Галя не замечала, что делается с матерью, она не сводила глаз с вагона, в котором были Вася и Илья, стоявший теперь у двери и махавший старенькой, выцветшей кепкой. Светлые вихры его раздувал ветер. Над вагонами, словно флаг, струился серой полосой паровозный дым.