— Партейный секретарь по колхозу — ты у нас?
— Я. А что такое?
— Тебе известно, что на деревне деется?
— Чего же на ней деется?
— Смущение в народе, вот что! — проворчал Голиков.
И рассказал о разговорах, какие ведутся у репродуктора.
— Так что же, по-твоему, запретить разговоры?
— Не запретить, пресекать, которые вредные, — сурово сказал Голиков.
Половнев пожал плечами:
— Но при чем же тут партийный секретарь?
— Я к тому, Петр Филиппыч, что ты партейный секретарь, а ничего не знаешь… и не вникаешь.
— Да все мне известно, все! — досадливо поморщился Половнев. — Но что я могу? Дела-то на фронте всамделе плохие.
— А почему плохие? — Голиков опять требовательным взглядом уставился на зятя.
— Вот уж чего не знаю, того не знаю! И по совести сказать, батя, и не понимаю.
— Ты это брось! — Голиков строго погрозил желтоватым, как восковая свеча, пальцем. — Как это не понимаешь? Должон знать и понимать и народу растолковывать — отчего и почему война и что на фронте деется! Пришел бы к тому лепродуктору, ну хотя бы когда сводку читают… да и сказал: так, мол, и так, дорогие гражданы! Помнишь, как говорил в старину, когда с белыми воевали или когда кулаков раскулачивали?
— Да все некогда, — неуверенно оправдывался Половнев. — Это ты правильно… объяснять бы надо… Но с другой стороны, что я скажу?
— Ну, если сам не знаешь — пошли кого пограмотней… к примеру, учителя, который у Поли молоко берет… как его — Владим Сергеич или Сергей Владимыч.
— Тоболина? Сергея Владимировича?
— Его самого… Человек с понятием, и народ его уважает… пускай к сводкам пояснения делает.
— Мысль твоя верная, батя. Спасибо за подсказку.
Когда тесть ушел, Половнев задумался. Объяснять надо… Но что скажет народу и товарищ Тоболин? Кроме сводок, ему ведь тоже ничего не известно. «Товарища Демина спросить бы… Он-то, наверно, побольше нас знает».
И на другой день, ранним утром, оставив в кузнице одного Блинова, Петр Филиппович Половнев отправился в Александровку, к первому секретарю райкома партии Демину.
До станции железной дороги пошел пешком. Конечно, председатель колхоза дал бы ему лошадь, можно было в Александровку поехать на ней, а не поездом, но тогда Дмитрий Ульянович и сам наверняка увязался бы. Половневу же хотелось поговорить с секретарем райкома без свидетелей, с глазу на глаз, потому что, кроме общего, был у него к Демину и личный вопрос.
Колосистая рожь, поверху уже сильно пожелтевшая, тихо покачивалась, отливая тусклым золотом под косыми лучами восходящего солнца.
Половнев высмотрел покрупней четырехгранный колос, сорвал его, — крупный, длинный и усатый, как ячмень. Вылущил несколько зерен на ладонь, бросил их в рот. Полные, но мягковатые еще! А вкус какой! Дух какой! Потом осторожно вылущил из колоса остальные, сосчитал. Вместе со съеденными получалось около полсотни в колосе. Высокий урожай будет в этом году! Убрать бы его без потерь! Но как, с кем? Народу-то в колхозе ой как здорово поубавилось.
Вились вокруг белогрудые ласточки, стрижи, черные как уголь.
Обочь дороги лопушились зеленые крупные листья подорожника, белела ромашка, и приятный дух ее, смешанный с запахом полыни, тревожил душу.
А в небе стыли легкие фарфоровые полоски нежных ребристых облаков, чуточку розовевших на солнце. Спокойно, тихо и удивительно хорошо было кругом, и Половнев был доволен, что пошел пешком: не часто ему доводилось бывать на полях, — в кузне всегда есть такая срочная работа, которая мешает вырваться. В то же время не покидали его тревожные мысли о войне. Здесь тихо, а где-то, за сотни километров отсюда, льется кровь.
«Двадцать четыре года назад Советская власть призвала все государства и народы к миру. И как в стенку горох! Не хотят буржуи мирной жизни. Опять задумали Советскую власть свалить!»
Когда вступил на тропинку, со всех сторон окружила его высокая рожь и скрыла, и сам он теперь ничего, кроме ржи, впереди не видел, и его не было видно. Поэтому и не заметил, как столкнулся с Аникеем Травушкиным носом к носу. Тропиночка была очень узенькая, и, чтоб разминуться, кому-то надо было хоть на полшага ступить в сторону, в рожь.
Половнев от удивления чуть не вскрикнул: никак не ожидал в такой ранний час встретиться тут с этим человеком.
Травушкин тоже с растерянным видом остановился, а потом заулыбался, приветственно снял черную старинную фуражку. Наверно, с древних царских времен она и сохранилась. Бережет. Надевает, лишь когда в город едет.