Над столом висела семилинейная лампа. Но и при ее слабоватом свете Галя отчетливо увидела каждую морщинку на милом отцовом лице, которое было сейчас холодно, замкнуто-хмуро. Отец молчал. Седоватые брови его совсем нависли над глазами, сердито блестевшими и сверлившими ее. Встретившись с его взглядом, она вдруг почувствовала себя страшно, непоправимо виноватой.
— Ну что же молчишь? — строго, но негромко спросил отец глуховатым голосом, отводя взгляд в сторону.
— А чего говорить? — еле слышно, с трудом вымолвила Галя.
Отец сдержанно, суховато спросил:
— Это правда?
— Правда. — Голос Гали дрогнул. Она готова была заплакать, но сдерживалась.
Половнев отвернулся, полез в карман за трубкой. Достав ее, начал неторопливо набивать табаком. Глядя в кисет, спросил:
— И давно вы?
Галя не ответила.
— А как же с учебой? — после продолжительной паузы снова задал вопрос Петр Филиппович. — Ведь ты же хотела осенью в город ехать… учиться. А вместо учебы — вы собрались в загс.
Галя опустила глаза, тихо ответила:
— Мы договаривались на учебу ехать вместе. Я — в университет, Илья — в сельхозинститут.
— Ну, а теперь как же? Будешь учиться-то?
— Не знаю… война же. И вы с мамой тут одни. Не могу я бросить вас.
— Об нас не думай. О себе думай, — немного смягчившимся тоном сказал Половнев. — Наше дело стариковское, а тебе — жить!
— Я и подумала, и уже подала заявление, чтобы меня приняли на заочный.
Галя совладала с охватившим ее волнением и последние слова произнесла более спокойно.
— И давно ты так решила?
— Вчера вечером.
— Почему же не сказала мне?
— Ты уже спал, когда я пришла с улицы. А утром не успела.
— А мать знает?
— Знает. Она сама и отнесла заявление Андрею Аникеевичу… он передаст его в канцелярию университета и поговорит там, если понадобится. Объяснит причину, почему я прошу перевести меня на заочный.
— Чего же объяснять? В заявлении бы и написала.
— Я коротко и написала… а он подробней расскажет.
— Стало быть, вчера ты с Андрюхой виделась?
— Да.
— Либо снова мать затевает чего-нибудь насчет сватовства?
Галя тряхнула отрицательно головой:
— Нет. Просто я просила Андрея Аникеевича помочь мне поступить на заочный.
Петр Филиппович предупреждающе сказал:
— Смотри не вздумай сама чего… Держись одного берега, туда-сюда не кидайся.
Зажег набитую трубку, пыхтя дымом, посмотрел на дочь подобревшими глазами. На этот раз и Галя взгляда не опустила.
Смущенно улыбаясь, часто моргая длинными черными ресницами, она заверила:
— Ну что ты, бать! Как же это можно! Будь спокоен.
Петр Филиппович одними полными губами своими криво улыбнулся.
— «Будь спокоен». Я был спокоен, а получилось вон что! Ну, да ладно, — вдруг как бы спохватившись, примирительно проговорил он. — Значит, так тому и быть. Я не против Ильи. Такого зятя хоть кому. И семья хорошая. С отцом его, Родионом Яковлевичем, мы всегда в мире жили. И мать у него славная, степенная… все это ничего, кабы немного по-иному… Оно конечно, война… Впрочем, что же теперь толковать о том, чего не поправишь. Матери-то не признавалась?
— Нет.
Галя зарделась густым румянцем.
— Что же делать? О письме я ей пока ничего не говорил. Может, и не надо говорить? А?
— Не знаю, батя.
— Пожалуй, не будем, — доверительным, почти просящим тоном сказал Петр Филиппович. — А то она расстроится, кричать на тебя начнет, да и мне может влететь: вот, скажет, полюбуйся, чего натворила доченька твоя любимая! Пожалеем ее… она и так по ночам вздыхает да плачет. Васю жалко ей. А тут еще и Гриша… тоже — я молчу… а он письмо прислал: добровольцем ушел в армию. Так что ты и о Грише помолчи… до поры до времени.
Только вышел отец (сказал, что пойдет в правление), пришла мать и стала цедить молоко.
— Ну, чего же ты Андрюхе-то своему вчерась сказала? — спросила она.
— Да что ты, мама, с Андрюхой пристала ко мне? Какой же он мой? Сама ты все навыдумывала.
Пелагея поставила ведерко с молоком на пол и округленными глазами ошеломленно уставилась на дочь:
— Я навыдумывала? А кто с ним плясал по зиме? Кто в хоровод ходил весной? Кто мне говорил, что Андрей Аникеевич умный, обходительный, лучше всех наших деревенских ребят, что он слова грубого не скажет? Может, я с ним плясала, я в хоровод ходила? Я его нахваливала? Да я его и знать-то не знаю, я только и вижу его, когда он по селу проходит мимо, и разговору-то у меня с ним всего — «здравствуй» да «прощай»!